«Не могу, не выдерживаю, давай вернем обратно». Три истории о приемных семьях

В семье Городиских дети с гидроцефалией и синдромом Дауна, Татьяна Иванова, перед тем как взять четырех приемных детей, потеряла собственного ребенка и вернула в приют одного приемного, а Юлия Ставрова-Скрипник заболела после первой неудачи. Эти истории — о том, почему люди решают взять приемного ребенка, с какими трудностями они сталкиваются и как удается их преодолеть.

Наталья Городиская, Дмитров

Воспитывает с мужем Мстиславом 9 детей — из них семь усыновленных и приемных

Нам с мужем Мстиславом по 38 лет, и меня кто-то спросил: зачем, могла бы «жизнь просвистать скворцом». Скворцом, может, и здорово, но… мечта усыновить ребенка родилась, видимо, еще в детстве. Мои родители инженеры, и я у них была одна. Родители с утра до ночи пропадали на работе, а я маялась дома в одиночестве. Я очень хотела братьев и сестер. К тому же у меня были друзья, Паша и Наташа, брат с сестрой, у которых была кошмарно пьющая мать, и я их, как могла, опекала. А потом их взяли и отдали в детдом — меня это потрясло. С тех пор я тем более бредила большой семьей — вот чтобы праздники вместе, в кино большой кучей, за столом на ужин собираться. Еще помню момент, как я, уже мать двух своих детей, еду за рулем мимо детского дома (мы тогда еще в Пензе жили), и тут у меня слезы из глаз — так больно было смотреть в ту сторону и так хотелось помочь. И мне нравится сейчас видеть, как наши дети строят мир нашей мечты — они одна команда, им совсем не скучно.

На таких, как мы, люди часто смотрят как на сумасшедших либо как на героев. А мы ни те, ни другие. Мы просто так живем — без мыслей о каком-то там «тяжком кресте», но с ответственностью и готовностью к трудностям, а их у нас полным-полно, как и в любой семье.

Когда у нас с мужем было уже восемь детей — двое кровных и шесть приемных, мы решили взять еще одного. Родить, думаем, как-то возраст уже не тот. А я до этого уже видела одного годовалого малыша в доме ребенка, но никак не могла представить, что он будет нашим сыном. У него был очень тяжелый диагноз — гидроцефалия. Мне говорили: тяжелый, с инвалидностью, не будет ходить, не будет даже сидеть… И когда мы с мужем заговорили о том, что нам хочется еще одного, то первый, о ком я подумала, — это наш Димка.

Фото из личного архива

От него отказались несколько семей, к нему вообще никто не ходил, шансы на семью были нулевые… И мы просто перестали думать о том, что Димка инвалид. Это как будто вдохнуло в ребенка жизнь. Диме сейчас 3 года, он такой крепенький голубоглазый мужичок, хохотун, красавец, как с картинки. Я не чувствую никакой разницы — сами мы его родили или усыновили, — а инвалидность мы сняли уже давно. Это не чудо — так действует любовь. Но врачи, конечно, в первую очередь.

Полтора месяца назад мы взяли девочку с еще более серьезным, чем у нашего Димы, диагнозом — шунтированная гидроцефалия. Они с Димкой почти ровесники и очень похожи, только он повыше, а она махонькая, и голова у нее больше, чем положено, а говорит она даже лучше Димки. Леночка — большая умница, маленький философ-«рассуждалкин», но она инвалид на всю жизнь. Ей надо еще отогреться, физически окрепнуть, и скоро она пойдет в садик, а потом в школу. Мы уже много здоровых детишек воспитали, и теперь, когда у нас есть опыт, посвятим себя особым детям.

Люди сморят на Лену с Димой и говорят: вы выбираете таких, здоровых и на вас похожих? А я думаю: видели бы вы этих одиноких деток-отказников раньше, с абсолютно пустым взглядом, вы бы так никогда не сказали… Дима очень боялся ехать домой, трясся и плакал. Просто не понимал, что происходит и куда его увозят из привычного места чужие люди. Но у маленьких быстро возникает привязанность. С детьми же, которых мы взяли из детдома уже подростками, нам было в тысячу раз сложнее.

Вспоминаю наш с Ваней разговор, после того как я сказала всем, что скоро в нашей семье появится маленький Дима. Он единственный не очень обрадовался, сказав, что не надо нам никого, всем не поможешь! Я говорю: «Вань, ну тебе же когда-то помогли? Ведь хорошо, что мы вместе? А тот совсем маленький, и у него никого нет. Ну совсем никого». А теперь у них такие нежные отношения. Чудеса! А если бы мы с мужем испугались тогда, если бы не поверили, что справимся? Даже страшно подумать.

В Новый год в нашу семью пришел еще один сын — Ваня-маленький. У Ванечки — синдром Дауна. Еще несколько лет назад я бы не поверила, что у нас будет «солнечный» ребенок, настолько велики были мои страхи. Но я вижу, как ребенок оттаял буквально за пару недель. В детдоме говорили, что Ваня часто убегает и прячется, но в семье он ни разу не прятался, наоборот, он раскрывается эмоционально — смеется и плачет, радуется или выражает недовольство. Жду, когда Ванечка скажет мне «мама», слово «папа» он произнес буквально сразу.

Татьяна Иванова, Ставропольский край

Воспитывают с мужем Вячеславом 5 детей, из них четверо приемных. В семье все приемные дети появились в 2015 году

У меня всегда была мысль взять ребенка из детдома. Знаю, многие приемные мамы так говорят, но это правда. Я поздно вышла замуж, и мой муж старше меня на 13 лет. Вот я и решила: если не будет своих детей, возьму приемного. Через год мы так и сделали. Но это была несчастливая история. Все мечтают взять маленького ребеночка, а мы, не раздумывая, взяли сразу 11-летнего парня. Хотя в школе приемных родителей предупреждали, что взрослый приемыш, если он для тебя первый, — это сложно и тяжело. Мальчик жил с нами несколько месяцев, и с адаптацией мы — честно! — не справились. Я была в отчаянии: ничего не двигается, я не могу, не выдерживаю, давай вернем обратно. Тяжесть ситуации облегчило только то, что мальчика у нас взяла знакомая семья, уже опытные приемные родители. Так что для него все сложилось наилучшим образом. Но не для меня.

Мой первенец, родившись вскоре после этой истории, прожил только 20 дней. И психологи запретили мне даже думать о приемном ребенке, пока не появится свой. Потом я все же родила и наконец все сложилось. Я собрала документы — и в детдом. Нашли там с помощью фонда «Измени одну жизнь» 10-летнего Максима. Его бы давно забрали, если бы не тот самый диагноз, которого многие боятся, — ВИЧ. А мы решили, что потянем. Давать таблетки и ездить на анализы — с этим, и живя в селе, можно справиться. Муж, правда, сначала запаниковал, а потом смотрю — читает что-то в интернете. За ночь разобрался с диагнозом, что да как, и успокоился. Когда я везла Максима домой — а это было почти год назад, — он всю дорогу подпрыгивал: «Долго еще? Долго еще?»

Постепенно в ребенке стали открываться новые стороны, но так и должно быть. Максим попал в детдом в три года, что было до этого — никто не знает, сплошные скелеты в шкафу. Он помнит маму, скучает по ней. Мысль о том, что она от него отказалась, его ужасно мучит: «Что я, мусорная козявка разве?» Но мы не можем ее найти… Поэтому, может, нам сейчас сложно. Влюбленность прошла, но спокойное отношение не наступило, адаптация затянулась. У него есть юмор, энергия, желание дружить и помогать (такой парник с папой отгрохал, да еще взял шефство над нашими курами), но в школе начались проблемы. Стал привирать, «косить под глупенького» и давить на жалость, чтобы спроса было меньше. К тому же он у нас красивый ребенок, большие глаза, длиннющие ресницы — Макс понял, что и этим можно пользоваться. Работаем с психологом, конечно, и я постоянно учусь быть умной мамой. Думаю перевести его на домашнее обучение, тогда я смогу больше с ним заниматься.

Когда мы взяли к себе Сашу, у Макса появилось нечто такое, что и ревностью-то не назовешь — между ними целый комплекс взаимодействия детей, перемолотых одной и той же системой. 7-летний Саша никого к себе никого не подпускал и только спустя несколько месяцев оттаял. Поначалу ведь даже не знал, что такое мама — думал, что это имя. Буквально копировал манеру Вити, моего кровного двухлетки, как обниматься. Научился. Он очень старается быть хорошим-хорошим. Максу пока важнее свой имидж создать, а Саша старается быть таким, какой он есть. Да и всех хулиганств-то — обои новые разрисовал сверху донизу.

Потом мы взяли 15-летнюю Аню. Тут инициатором был наш папа. Говорит, ее надо спасать, куда она пойдет дальше? Девочка умная и красивая, а ее жизнь в детдоме — хуже некуда, там много чего было: и конфликты, и преследования. Ситуацию усугублял тот же диагноз, что и у наших мальчиков. Она целых 4 года провела в инфекционной больнице, откуда выход был запрещен. Социализация у ребенка была нулевая. Адаптация у меня с Аней была самая тяжелая: меня прямо тошнило, физически было плохо, таким сильным было отторжение. Я почти не спала, меня раздражал ее смех. А смеялась она без причины. А потом все как рукой сняло, я справилась, и это было счастье. Перед Новым годом у Анны обнаружился кулинарный талант. А еще она хочет стать звездой — знаменитой певицей или актрисой.

Я не скрываю, что деньги, которые дают приемным семьям, — важный для меня фактор. Но не вижу в этом ничего предосудительного. Все считают, что приемные родители должны быть ангелами без единой мысли о материальном. Но если я умею растить детей и делаю это хорошо, то деньги — не корысть, это нормально. Я сама из большой семьи — нас было 8 детей. Я третья по старшинству. Для меня дети — это вовсе не караул. Это мое. Со своими детьми ты больше на судьбу полагаешься, а с приемными детьми стараешься больше. Сейчас у нас появился Дима, он еще малыш, и у меня нет ощущения, что это все. Я не знаю, что со мной не так. Но я планирую еще взять детей.

Юлия Ставрова-Скрипник, Москва

В семье Юлии и Артема Ставровых-Скрипник двое кровных детей и четверо приемных

Я долго была одинокой мамой двоих сыновей. Когда-то мне сказали, что у меня не будет детей, и поэтому, узнав о беременности, я не задавалась вопросом, рожать или не рожать. Второго сына я тоже родила вопреки всему. Мои родители сильно сокрушались по этому поводу. Папа кричал в трубку: ты что, крест решила на себе поставить, не понимаешь, что тебя, одинокую мать с двумя детьми, никто замуж не возьмет! А я этого «замуж» как раз и боялась как огня. Развод моих собственных родителей стал для меня определяющей травмой. Как только мне предлагали руку и сердце, я сбегала.

Когда у меня в коробочке скопилось пять бесполезных обручальных колец, мне пришлось пойти на тренинг, где до меня, уже тридцатилетней, дошло, что с мужчинами-то все в порядке и семья — это прекрасно. Я решила так: если до 35 не выйду замуж, то обязательно возьму девочку из детского дома. Ангелину я нашла за месяц до своих 36. И при этом у меня уже был муж Артем. Ну и, став приемной мамой, я, что называется, оторвалась. Я скупала платья принцесс, носочки, бантики и кукол, что для 10-летней девочки из челябинского детдома было, конечно, абсолютным шоком. Плоды собственной безудержности мне пришлось пожинать где-то через год: дочь, почувствовав на голове корону, стала повелевать без тормозов. Пришлось учиться быть мудрой мамой.

Когда получается с одним, пропадает страх не справиться, и возникает желание вытащить из системы хотя бы еще одного ребенка.

Прошел год, и в московском детдоме мы нашли 14-летнего Максима. Решили забрать его в семью, да не тут-то было! Заведующая не отпускала его под предлогом, что он всю жизнь прожил в детдоме и может сорваться. Мальчишке задурили голову, и он действительно остался. Да и я — тогда глупая и неопытная — была чересчур настойчива, горячо убеждая ребенка, что в семье лучше, а он, видя бьющуюся в истерике мамашу, замкнулся. Я тогда ничего не знала про адаптацию подростков, когда они по несколько раз пишут заявление о приеме обратно в детский дом, а потом рвут его и бросаются тебе на шею: прости-прости. Словом, парень остался в детском доме, я это восприняла как трагедию и заболела.

Фото из личного архива

Многие приемные родители думают, что, взяв ребенка из детдома, они облагодетельствуют его, и «сиротка» будет им по гроб жизни обязан. Ничего подобного! Такой подход неминуемо приведет к драме. Это ты служишь ребенку. И будь готов к тому, что в 20 или 30 лет твой приемыш может и не принести тебе воды, да и вообще не захочет тебя знать. Бывает, что в период адаптации парень может кинуться на приемного отца с кулаками. Да, это сложно вытерпеть и принять. И кстати, если семья, взяв ребенка из детдома, закрылась, не общается с такими же приемными семьями, ничего не рассказывает психологу — значит, там все плохо, жди беды.

Когда я немного отошла от потрясения, муж сказал: давай найдем ту самую «трехлетнюю маленькую девочку с синими глазами и золотыми волосами», о которой мечтают все начинающие приемные семьи. И мы нашли Вику. Ей, правда, скоро шесть, и ростом она с нашу 12-летнюю Ангелину — красавица с непростым характером. Ситуация была на краю: или мы забираем Вику из соцприюта, или детдом. Но если ее кровная мама, которую отстранили от воспитания, восстановится в правах, девочку надо будет вернуть. А если сердцем прикипишь, то с кровью придется отдирать. Но не оставлять же ребенка в приюте, пусть хоть на полгода. А там видно будет. Но Вика просто не хотела с нами идти. Я для нее была врагом, который ее забирает от родной мамы. Пока мы ее просто навещали, привозили подарки, все было нормально, а тут уперлась и ни в какую — поехала, только когда мы клятвенно пообещали, что в выходные привезем ее повидаться с мамой. Так мы и возили полгода Вику на эти встречи, а после них у нас в семье все начиналось заново. Неделю Вика привыкала, потом виделась с мамой, и после этого случался неизбежный коллапс. Свежий отголосок этой истории был на Новый год, когда Дед Мороз вытащил подарки. Вика устроила истерику: она не хочет девчачий подарок, а хочет железную дорогу, как у мальчиков. В результате воспитания родной мамой Вике просто не хотелось быть девочкой. Когда мы ее забирали, она хотела носить только шорты. Дело в том, что все мамины пьяные загулы Вика пережидала у соседки. И видя, как соседка заботится о своем сыне, она решила, что мальчиком быть в этой жизни, конечно, лучше. Когда Вику отпустило, она стала наконец смеяться и надевать розовую «балеринскую» пачку на хореографии. Как-то идем с занятий, и я ее спрашиваю: ты скучаешь, хочешь к маме? Она мне с испугом: а что, уже было решение суда? Нет, говорит, не хочу туда. Тогда у нее проскользнуло первое «мама»!

Но сейчас нас всех снова трясет нешуточно, потому что под Новый год в семье появились одновременно Федя и Наташа. А в феврале придет Ваня. И абсолютно у всех приемных детей есть страх: вот сейчас этого возьмут, а меня вернут обратно. Федя, Наташа и Ваня у нас слабослышащие и все из одного детдома. Федя сегодня выложил фото в фейсбуке: «А это мой родной дом, где я жил с мамой и с бабушкой». Кто-то на моем месте мог бы обидеться — ах, ты неблагодарный. Но для меня это сигнал о том, что ребенок начал оттаивать и принимать свою историю. Раньше ему было проще думать, что его родная мама умерла. Наташа с Федей дружили — разлучать их было бы жестоко. Наташа била в детдоме буквально всех, выбрав для себя агрессивную браваду как защиту от мира. Сейчас она спокойнее и нежнее. Но у нас еще «медовый месяц» (так называются первые два месяца в приемной семье), страшное и сложное, адаптация, будет позже.

Мне 38, и я мама, страшно представить, семерых детей! Спасибо мужу — он делит со мной всю ответственность за них.