Блог Александры Матвеевой. На пути к приемному родительству. Еще один шаг

Первым ребенком, который ввел меня в мир сиротства, стал Руслан. Отказной. Рыженький. С шунтом и толстенной картой диагнозов.

Часть 4. На пути к приемному родительству. Еще один шаг

Читать весь блог Александры Матвеевой.

Осенью 2009 года началась моя новая жизнь – я стала волонтером движений «Петербургские родители» и «Наши дети», что в Санкт-Петербурге, и начала ухаживать за отказниками и малышами из домов ребенка.

Правильнее было бы сказать, что у меня началась настоящая жизнь – если раньше я делала все скорее исключительно для себя – училась, работала, снова училась, снова работала, развлекалась, обустраивала личную жизнь, ездила куда-то по миру, мечтала – то теперь я стала стараться делать хоть что-то для других.

Первым ребенком, который ввел меня в мир сиротства, стал Руслан. Отказной. Рыженький.

Совсем крошечный, он лежал в белом, точно ледяном, безмолвии огромной (для него) больничной кровати. С шунтом и толстенной картой диагнозов.

Одинокий, покинутый родителями ребенок, выброшенный в непонятный, чужой, полный боли мир – хотел ли он жить в нем вообще? Ночами он не спал даже после снотворного укола – он плакал. День проводил в полузабытьи.

Его кормили – он срыгивал и в весе почти не прибавлял. Потом прибавились еще приступы удушья. Потом оказалось, что глаза у него незрячие.

Помню, я поехала в Сергиев Посад и в гостях там увидела над кроваткой младенца мобиль, он плавно вращался и издавал красивые мелодичные звуки. Я подумала, что у Русланчика непременно должен быть такой чудесный мобиль, если он не видит, то пусть слышит красоту.

Тогда я совсем недавно вернулась из Германии, и как-то не очень знала, где детские магазины в Питере, поэтому купила этот мобиль в Сергиевом Посаде и бережно везла его в поезде, радуясь, что смогу порадовать малыша.

А потом нам сказали, что Руслан умер. Ушел в светлый мир, где нет ненужных детей.

Но это было после, а в те солнечные осенние дни, сменившиеся долгими ночами, я, приходя из сверкающего мира удовольствий и достижений в угол больничной палаты, где в огромной кровати за решетками лежал больной одинокий ребенок, пыталась найти ответ на мучительный вопрос – как ему помочь?

Уход, кормление, влажные салфетки, подгузники, свежие ползунки и распашонки, бутылочки, поглаживания, люлюканье и баюканье, и даже мобиль – все это было необходимо и здорово.

Только вот мамы у Русланчика не было. И несмотря на старания врачей и прекрасных волонтеров, малыш таял, угасал.

Незадолго до его ухода я дежурила у него ночами. Малыш мучился бессонницей, плачем, голодом (так как срыгивал), приступами удушья (тогда надо было дышать через кислородную маску, но он, как помню, ее даже отталкивал от себя).

Наконец, я просто начала класть его к себе в кровать. Просто класть к себе на грудь его, маленького такого, и лежать с ним в обнимку. Он успокаивался и засыпал, наконец, очень быстро и спал долго. А в моей голове продолжал острой игрой вращаться вопрос – как же ему помочь?

Понемногу Русланчик стал прибавлять в весе, его готовили к выписке. А потом он все-таки умер.

Мне верится, что когда-нибудь мы еще встретимся с ним и, может быть, он смотрит на нас сверху и радуется за тех детей, уже не сирот, что сейчас, довольные, спят у нас дома в своих кроватках.

Ухаживать за сиротами в больницы я ходила потом еще четыре года. Помню двухмесячного истощенного Данечку, оставленного в квартире на несколько дней – соседи вызвали полицию.

Помню, как поражена была я, увидев впервые укачивание полуторагодовалой Валечки (на самом деле страшно – это когда 16-летний парень так себя укачивает, это я увидела уже потом).

Помню задумчивую Наташеньку, которая трогала игрушки ногами (руками не могла, они были слишком короткие).

Помню детей с ДЦП из ДДИ, напоминавших живые скелеты. Нет-нет, их кормили, но детей рвало — им было уже по 8-12 лет, из которых все эти годы они лежали обездвиженные в своих кроватках.

Помню детей, увечивших себя, и тогда их руки привязывали бинтами к кроватям. Один такой мальчик Ванечка сидел, как зверек, на жуткой, описанной и обкаканной клеенке за решетками кровати, а когда его отвязывали, то вмиг выпрыгивал и буквально крушил все вокруг, включая мебель.

Помню мальчика Витю семи лет с загипсованной ногой, который, лежа в кровати, покакал себе в ладошку, потому что никого с ним рядом не было.

Помню малышку Лидочку, потерянно ходившую по коридорам и искавшую маму, которая умерла несколько дней до того.

Некоторых детей в больницы привозили регулярно, каждый год, и видно было, как ребенок, активный, общительный и подвижный в восемь месяцев, через год уже приезжал с остекленевшим взглядом, застывшей мимикой и однотипными движениями.

Сирот в те годы было очень много, и каждый из тех детей остался в моем сердце. Я же беспрестанно задавалась вопросом – как же помочь этому ребенку и вот этому ребенку, и вот этому ребенку?

Ты пришел и ушел, а ребенок так и остался со своим одиночеством. Уход, игры, занятия – все правильно, но всего этого слишком мало. Поэтому через полтора года дежурств у сирот в больницах я пошла волонтером в коррекционный детский дом — к подростками.

Об этом – в другой раз.

Читать весь блог Александры Матвеевой.