«Мы не знаем, как долго наши дети будут с нами, какая жизнь им отмерена»

Саратовский суд вернул двухлетнего мальчика, которого воспитывали приемные родители, биологической матери, освободившейся из мест лишения свободы и решившей отстоять свое право на материнство. Саша прожил в семье опекунов в Саратове больше года, но в конце сентября 2017 г. отправился в Амурскую область к биомаме, ее супругу и новорожденному сводному брату.

Опекун Саши и биологическая мать дали эксклюзивные комментарии Валентине Кудриковой, корреспонденту фонда «Измени одну жизнь». Ситуацию прокомментировала Анна Кузнецова, уполномоченный по правам ребенка при Президенте РФ.

Встреча Саши с его кровной мамой в присутствии Анны Кузнецовой, уполномоченного по правам ребенка при Президенте РФ. Все фото предоставлены пресс-службой Анны Кузнецовой.

Екатерине Прониной, кровной матери Саши, 23 года. Биография у нее непростая: Екатерина дважды судима за тяжкие преступления. Первый раз она была осуждена в 18 лет за кражу. Второй раз ее арестовали за убийство сожителя, отца Саши, но в суде дело переквалифицировали как превышение пределов необходимой самообороны. Выйдя из тюрьмы, Екатерина решила забрать сына из опекунской семьи, однако встретила противодействие. Приемные родители, привязавшись к малышу и беспокоясь о его судьбе, подали иск о лишении ее родительских прав. Суд постановил отдать ребенка кровной матери.

Екатерина Пронина, кровная мама мальчика: «От ребенка я никогда не отказывалась»

– Мой бывший гражданский муж сильно выпивал, часто избивал меня, даже когда я  забеременела от него. Как-то раз он, пьяный, накинулся на меня, ударил по голове битой. Мне ничего не оставалось делать, кроме как защищаться, и я взяла нож…

После случившегося я сама вызвала скорую и полицию. Было видно, что я тоже пострадала, – была разбита голова. Я помогала сотрудникам полиции ломать замок – муж запер дверь и спрятал ключи. Не знаю, что бы я делала, если бы смогла сама открыть дверь дома, – может быть, просто убежала бы. Меня сразу забрали, предъявили обвинение по статье 105 части 1, то есть в убийстве.

У меня был хороший адвокат, назначенный государством, она мне очень помогла. Поддерживала, успокаивала, говорила, что по статье 105 мне надо надеяться на пять – шесть лет лишения свободы. В суде прокурор запросил мне девять с половиной лет. Я была в шоке – а как же мой ребенок?

В следственном изоляторе в Благовещенске я родила Сашу. Малыша у меня забрали. Я написала заявление о помещении его в дом ребенка на шесть месяцев из-за моего состояния здоровья. Мне тогда сказали: через два месяца, когда вы пройдете профилактику, ребенка вернут. Потом я поняла, что это была ложь: прошло два месяца, еще два месяца – Сашу не возвращали. Тогда я в СИЗО пыталась покончить с собой, чтобы выйти к «начальнику». Была комиссия, разбиралась администрация.

Я написала заявление с просьбой пригласить ко мне уполномоченного по правам ребенка в Амурской области. Она пришла и сказала, что можно подать бумагу, чтобы исполнение приговора отсрочили. Обещала прийти еще через два дня, но уже на следующий день меня этапировали в колонию.

Я получила 2 года и 4 месяца лишения свободы, потому что обвинение переквалифицировали с убийства на превышение необходимых пределов самообороны. Мать гражданского мужа, бабушка Саши, подала жалобу, чтобы мне вернули 105-ю статью.

Когда я приехала в лагерь, то стала писать письма в дом ребенка, интересовалась состоянием сына. На первое письмо мне ответили, а уже на второе пришла отписка: ребенка устроили в семью, отдали под опеку в Саратове. Я была возмущена – почему, на каком основании? От ребенка я никогда не отказывалась!

Стала писать в отдел опеки в Саратов. Там дали телефон Сашиного опекуна, Арины Валерьевны. Мне было очень трудно позвонить ей из колонии: нужно было как-то достать карточку, а денег у меня не было. С воли меня никто не грел: родственников нет, мама умерла в 2014 году. Но все-таки я сумела ей позвонить. Арина Валерьевна рассказала мне о здоровье Саши, выслала фотографию.

На следующий день я снова позвонила по этому номеру, но ответил мне муж Арины Валерьевны. Сказал больше им не звонить – мол, денег у них много и они выиграют любой суд… Я все равно звонила, но трубку никто не брал.

Еще когда я была в СИЗО в Благовещенске, то попросила администрацию принести мне фотографию сына. Они съездили в дом ребенка и сфотографировали его. В лагере у меня было четыре фотографии Саши, хранились в специальной папочке…

В ноябре 2016 года я освободилась условно-досрочно. Как приехала, сразу пошла в наш местный отдел опеки. Начальник, Ищенко Елена Эдуардовна, сказала, что закон на моей стороне, но будет непросто. У меня не было ни жилья, ни работы, ничего, а надо, чтобы были условия для ребенка.

Но мне повезло: я познакомилась с будущим мужем. Все ему рассказала – и что судима, и что есть ребенок. Он и его мама поддержали меня. В марте мы расписались, сыграли свадьбу. Я уже была беременна вторым ребенком.

Елена Эдуардовна так и говорила мне: «Катя, тебе будет тяжело, двое детей. Но мы будем бороться». А как иначе – это же мой ребенок, моя кровь… Я чуть ли не каждый день ходила в отдел опеки, плакала там. Елена Эдуардовна очень меня поддерживала.

Лететь от нас в Саратов дорого, денег на билеты у нас не было. В мае свекровь взяла в банке кредит 100 тысяч рублей, и незадолго до родов мы с мужем поехали в Саратов. Сашины опекуны подали в суд иск о лишении меня родительских прав и выплате алиментов, а мы – встречный иск о возврате ребенка. Мы хотели дождаться суда в Саратове, пробыли там две недели. Я каждый день ходила во двор дома, где живут опекуны, надеялась увидеть ребенка, но его, наверное, прятали. Ежедневно посещала отдел опеки. Суда мы в Саратове не дождались: срок беременности был большой, надо было возвращаться в Белогорск.

Я боялась, что ребенка мне не отдадут: опекуны обеспеченные люди, им многое по силам. Но после моего обращения к уполномоченному по правам ребенка Анне Юрьевне Кузнецовой произошел сдвиг! Мне позвонили из Москвы из ее аппарата и сказали: «Давайте ваши паспортные данные, мы купим вам билет в Москву, и вы сможете забрать ребенка». Это было уже после того, как суд вынес решение в мою пользу. У меня к тому времени родился еще один сын, Владислав, сейчас ему 1 месяц.

Я быстро собралась и поехала в Москву. Дорогу оплатили, встречали очень хорошо, накормили. Передали мне Сашу (это происходило при участии Анны Юрьевны), и мы поехали в Белогорск. Прямо из аэропорта отправились в отдел опеки, к Елене Эдуардовне, поблагодарить ее.

Я волновалась, как Саша будет ко мне привыкать, боялась, что будет вспоминать приемных родителей, плакать. Но у нас все нормально, ребенок от меня — ни на шаг. Опекунов не вспоминает. Мальчик очень самостоятельный – кушает и одевается сам. Активный, уже привык к режиму. Любит книжки, картинки.

Саше уже 2 года и 3 месяца, ему дали путевку в детсад, сейчас мы проходим медкомиссию. Станислав Юрьевич (глава муниципального образования г. Белогорск С.Ю. Мелюков. – Ред.) выделил нам комнату в общежитии. Небольшая, но своя. Муж работает заправщиком вагонов на железной дороге. Зарплата, конечно, маленькая. Мы выплачиваем кредит за билеты в Саратов – по 6500 в месяц, платить нам еще два года. Я сижу дома с детьми. Дети – это моя радость, это все, что у меня есть.

Я не держу зла на опекунов и благодарна им за Сашу. Да, сначала я была на них злая. Но потом посидела, подумала – я ведь ее, как мать, понимаю. Если Арина Валерьевна захочет общаться с Сашей, я ей не откажу…

Арина В., опекун Саши: «Это одно из тяжелейших испытаний, выпавших нам, но наша история про любовь, а не про боль…»

– Моя история очень сложная. Но она – про любовь, а не про боль. Безусловно, это одно из тяжелейших испытаний, выпавших нам всем. Однако ни мой замечательный муж, ни наша прекрасная дочь не жалеют о том, что полтора года назад мы не испугались забрать Саньку. То, что дали мы ему и то, что дал он нам, бесценно. И я знаю и верю, что все, вложенное в этого маленького человека, прорастет и даст плоды. Ребенок достоин семьи. Наша история – про то, что мы на самом деле не знаем, как долго наши дети (и кровные, и приемные) будут с нами, какая жизнь им отмерена.

На данный момент окончательного судебного решения по нашему делу нет: подана апелляция, которая будет рассматриваться в Саратовском областном суде, поэтому решение районного суда не вступило в законную силу.

То, что Сашу забрали, и то, как его забрали, говорит только о том, что в нашем государстве ребенок – это вещь, не более. Те, кто знает нашу семью лично, не могут оправиться от шока и боли. Но это все эмоции. Теперь факты – то, что я могу подтвердить документально или свидетельскими показаниями.

Во-первых, Сашка был «невидимым» ребенком более девяти месяцев с момента своего рождения. Он находился в системе на полном обеспечении государства, но лишен всякой возможности на устройство в семью. Саша попал в федеральную базу данных о детях-сиротах только тогда, когда кончился срок его «временного» помещения в дом ребенка, а мать не появилась. Она и не могла появиться, так как отбывала срок в тюрьме.

Попутно замечу, что на момент, когда я забирала Саньку, в его доме ребенка находилось 80 детей. Из них 60 – такие же «невидимки», то есть помещенные в учреждение мамами, папами или бабушками «временно».

Во-вторых, биологическая мать Саши судима дважды. Первый раз – за воровство. Ей дали условный срок (учли, что ей было лишь 18 лет, первая судимость). Она продолжила вести, скажем так, неправедный образ жизни, нарушать закон, и срок стал реальным. 17 января 2015 года, выпивая со своим сожителем (уже будучи от него беременной Сашей), Екатерина с ним поссорилась. Тот запер дверь на ключ. Она пошла на кухню, взяла нож, воткнула сожителю в живот и скрылась. Через два часа молодой человек умер от потери крови. Вину свою гражданка не признала. Это цитаты из материалов дела.

Лишить прав родителя в нашей стране можно, если он совершил тяжкое преступление по отношению к членам семьи, детям или второму родителю. Биомать Саши убила отца своего ребенка.

В-третьих, биологические родители в нашей стране обязаны содержать своих детей, где бы они и дети ни находились. По закону мать должна была отчислять деньги на Сашу или передавать ему вещи, игрушки и прочее даже тогда, когда он находился в доме ребенка. Она этого не делала. Выйдя из тюрьмы, на работу она не устроилась (имеется справка из отдела опеки). Денег на ребенка не перечисляла за два года и два месяца ни разу. Ни одной посылки, ни одной игрушки от нее не пришло!

Да, Екатерина звонила несколько раз из тюрьмы. Разговаривала казенными фразами, например: «Я хочу узнать состояние ребенка». Говорила, что «подает на условно-досрочное». Но как только она вышла из тюрьмы, не позвонила ни разу! Я связаться с ней не могла, так как у меня не было номера ее телефона или адреса. Шесть месяцев от биоматери не было известий! Я подала заявление о лишении ее родительских прав – это было уже второе основание для этого.

Все признания в том, как она боролась, – ложь опытной обманщицы, прошедшей два тюремных срока. А правда состоит в том, что как только я узнала ее телефон, то тут же позвонила и все рассказала про Сашку. Могу предоставить распечатки телефонных звонков, из которых видно, что я звонила и разговаривала по 30-40 минут, а от нее не было ни единого звонка.

По просьбе Екатерины я зарегистрировалась в соцсети и отправила ей не только множество фотографий Сашки, но и самое главное – его медицинские документы и описание всех схем лечения (неврология, аллергология, гастроэнтерология, хирургия). Озвучить все диагнозы ребенка я сейчас уже не имею права, но ей я рассказала все максимально подробно. После чего она передумала ехать и забирать Саньку!

Когда через несколько дней я ей позвонила, то услышала (дословно): «Я свекровке сказала, что он больной, а она мне говорит: «Ну что же теперь, все равно забирай. А то что же ты за мать-то такая, ребенка бросила». И вот тогда, чтобы обелиться перед новой семьей, биомать решила-таки ехать за сыном. К сожалению, записи того звонка у меня нет.

За помощью я обращалась в самые разные инстанции. Отношение к нам было от равнодушного до ярко-негативного. И тогда я поняла, что вся пропаганда: «Возьми ребенка в семью», «Приемный ребенок может стать родным» – это ложь, а ветер политики дует совершенно в другую сторону. Главное – воссоединение биосемьи. Вот они и соединили в нашем случае то, что семьей никогда не было. Оторвали ребенка от родителей и сестры, которых он обожал, и увезли в заведомо худшие условия, к психически нестабильной женщине, способной в приступе ярости убить, в крошечный городок, где нет возможности обследовать и качественно лечить ребенка с «букетом» диагнозов.

Опека у меня была безвозмездная. Я не получала от государства никакой поддержки, а проверки следовали одна за другой. Специалист регулярно, каждые 2-3 месяца, ходила к нам фиксировать отличные условия, массированную реабилитацию, обилие игрушек и пособий, увеличивающийся вес и рост ребенка.

В 1 год и 1 месяц, приехав к нам, Сашка еще не умел ползать, ходить, стоял только с опорой, не издавал никаких звуков (была тяжелая задержка развития). В 2 года и 2 месяца Саня бегает, прыгает, залезает на самые разные снаряды, катается на велосипеде, ныряет, с небольшой подстраховкой плавает. Различает и называет формы (круг, овал, квадрат, треугольник, ромб), знает множество птиц и зверей, собирает сортеры любой сложности, начинает считать. Это не только лечение и любовь, это труд на благо ребенка, постоянная реабилитация. Массажи, гимнастика, хвойные и солевые ванны, закаливание, длительные прогулки в лесу, плавание и прочее.

Понимаете, что я хочу сказать? Написать письмо власть имущим – ума много не надо. Быть матерью – это совсем, совсем иное.

К сожалению, дети, родители которых находятся в местах лишения свободы, – самая незащищенная часть воспитанников детских домов. Они маленькие заложники ужасных игр взрослых людей. Их никто не хочет брать, именно из-за боязни полюбить и сродниться, а потом… И они сидят, ждут. Ждут порой годами. И опекуны их не берут, и мамы не торопятся.

Да, Санька сейчас не со мной. Но это не мешает мне любить его, молиться за него и желать ему счастья. Он мой сын навсегда. Это чудесный ребенок! К сожалению, посторонние люди видят только внешнее – светлые волосы и голубые глаза. И никто, кроме нас, не знает, насколько Сашка чудесный сам по себе. Он очень добрый, сильный, настойчивый, великодушный, заботливый и наблюдательный. Он уже хороший человек! И я рада, что могла быть с ним и помогать ему стать таким.

Слово омбудсмена

Анна Кузнецова, уполномоченный по правам ребенка при Президенте РФ:

— Здесь с самого начала было очевидно, что мать не бросает ребенка, что будет бороться за него. Я надеюсь, что обе семьи переживут этот конфликт и придут к здоровым отношениям. Саша — очень хороший мальчик. Видно, что его воспитывали в мире и любви. Обе мамы — и приемная, и родная — могут продолжать общаться по Интернету, обмениваться фотографиями. Еще есть шанс наладить все.

Комментарий эксперта

«Любит та мать, которая отпускает»

Ирина Гарбузенко, психолог, преподаватель Школы приемных родителей, приемная мама семерых детей:

–  Ситуация, конечно, очень драматичная. Однако опекуны знали, на что шли. Они ведь оформляли именно опеку, а не усыновление, и не могли не знать, что мать находится в местах лишения свободы, что она не лишена родительских прав, а значит, может забрать ребенка. Так и случилось.

Приемные родители, безусловно, большие молодцы. Они помогли ребенку, подняли его, многому научили, улучшили его состояние здоровья. Ничто хорошее не проходит зря – все, что было вложено в мальчика, принесет плоды. Важно и то, что опекуны в итоге отпустили малыша: ему точно не стало бы лучше от затягивания процесса. Как говорится, любит та мать, которая отпускает.

Важно осознать, что если бы суд вдруг оставил ребенка опекунам, то кровная мама была бы лишена родительских прав. Это всегда очень больно бьет по женщине, разрушает ее. В данном случае у Екатерины есть все шансы наладить свою жизнь. Конечно, ей будет непросто: двое малышей на руках, новый муж… Главное для нее сейчас – стремиться сделать так, чтобы детям было хорошо. Если не будет получаться, то обращаться за помощью к специалистам, психологам.

Ситуация, когда мама находится в заключении, конечно, очень травмирует детей. Кто-то из них находится в приемных семьях, кто-то – в домах ребенка. Лучшим решением, на мой взгляд, было бы перенять опыт тех стран, где при женских тюрьмах есть что-то вроде детских садов. Днем матери идут на работу, а вечером отправляются к детям, иногда и ночуют вместе. Это было бы хорошо и для ребенка, который не терял бы мать, и для матери, которая имела бы стимул для возвращения к нормальной жизни.