Сын стоял под дверью и шептал: «Мама, ля тебя потеляль»

Через месяц нам позвонили из дома ребенка и спросили, не планируем ли мы своего мальчика назад возвращать. Нет, нам такое даже в голову не приходило!

Часть 2. Сын стоял под дверью и шептал: «Мама, ля тебя потеляль»

Читать все записи в блоге Ирины

После знакомства в кабинете главврача дома ребенка нам дали час до обеда, чтобы мы познакомились и пообщались с сыном.

Егор удивлял нас ежесекундно. Он оказался невероятно прытким. Схватил смартфон, мгновенно что-то заблокировал и, потеряв интерес к телефону, схватил мяч. Мяч полетел в окно, но кто его будет ловить, если мальчик уже пихает в рот четвертую мармеладку.

Я начала увещевать сыночка: «Не торопись, никто у тебя не заберет сладости». А малыш с очаровательной улыбкой, распихивая кусочки мармелада, за щеки выдал: «Забелёте!»

Несколько раз заглядывала няня, меня это немного раздражало, будто мы, два взрослых человека не справимся с одним малышом. Я тогда просто еще не совсем понимала, что за малыш нам достался. Сейчас, спустя пять с половиной лет, я веду себя, как та няня, жестко контролирую все.

Через час, когда наше свидание закончилось, и мы зашли к главврачу подписать согласие, она подумала, что мы тоже от него отказываемся. Но нет, он живой, интересный, любопытный и его можно забрать домой, кто же от такого счастья откажется?

Я отказалась от медосвидетельствования, потому что предыдущее прошло в декабре, и нам не хотелось терять время. Я даже попросила ускорить все процедуры максимально, потому что ждать было невыносимо. И нам, и нашему нетерпеливому счастью.

За две недели мы еще дважды приезжали к сыну, гуляли на улице, играли в снежки и догонялки, он не слушался, своевольничал, снимал варежки, пытался есть снег, и мне это так нравилось. А еще нравилось, что он называл нас мамой и папой с первой минуты.

После последнего визита я заболела. Ангина, температура 40, и звонок от какой-то чиновницы, что документы готовы, можно завтра забирать нашего мальчика. И мы поехали, а как иначе? Он же ждет.

В доме ребенка нам рассказали, что мальчик у нас хоть и не крещенный, но воцерковленный, молился, ходил в церковь при доме ребенка, чтобы мы его забрали поскорее. Как же было не забрать-то?

По дороге домой выяснилось, что почти пятилетний мальчик не умеет писать стоя, только в горшок. И еще за два часа дороги он не замолчал ни на секунду. Он говорил, пел, задавал вопросы, а потом, уже когда и слова, и вопросы вроде закончились, стал шлепать губами и смеяться.

Мы живем в частном доме со свекровью, в доме напротив живет моя мама. Обе бабушки ждали новоявленного внука с волнением. А вот Егор признаков волнения не обнаруживал. Осмотрев дом, он удивился, что нас мало, что дом маленький, спортзала нет, и играть ему не с кем.

Увидел кошку, поймал, стал давить ей под язык и спрашивать, как она включается. Кошка обиделась смертельно, и с тех пор игнорирует и сына, и нас, людей его привезших.

Оказалось, что наш мальчик не умеет засыпать сам. Укладываясь в кроватку в девять вечера, ребенок не мог заснуть до 12. Ему нужно было поболтать, посмеяться, покрутиться.

А еще он качался. Он и сейчас еще иногда качается. Выглядит это страшно, он ложится на бок, просовывает под себя руку, и на этой руке раскачивается. Если сверху легкое покрывало, оно, бывает, летает над ним парусом. Говорят, это случается у тех детей, которых оставили в роддоме.

Кровная мама от сына не отказывалась. Она сломала шейку бедра, кажется, и ей предложили временно оставить малыша в доме ребенка. Она оставила. И после этого ни разу не навестила. Через три года ее лишили родительских прав, а еще через несколько месяцев она умерла.

А Егор качается и много чего боится, но скрывает свои страхи за бравадой и непослушанием.

Первые недели сын очень боялся меня потерять. Даже в туалет не отпускал. Стоял под дверью и шептал: «Мама, ля тебя потеляль».

Еще он все время рассказывал про Вику, свою подругу, как ей тяжело там без него и страшно. Вика занимала все его мысли. Однажды, мы посмотрели фотографии в федеральном банке, и он мне показал Вику. Фотография ее была неудачная, хуже просто нельзя было придумать.

Первые дни после ангины я говорила басом, и потом, когда нормальный голос вернулся, сын удивлялся, что я говорю нормально.

Вечеров мы ждали с ужасом. Егора надо было укладывать спать, а он не засыпал совсем, плакал, просил таблеточку, выгибался, качался.

Я нашла выход. Стала качать его сама, на руках, как младенца укачивала, потом стала качать матрас, лишь бы он заснул. Было очень трудно и, если честно, мысли о втором ребенке пугали.

А еще в самые первые дни Егор не ел. Совсем. Дня два или три пил воду, простую воду литра по три и если и ел, то только хлеб, а котлеты, колбаса, сосиски, тортики, конфеты — ничего его не интересовало.

Сейчас я понимаю, что это была адаптация, а тогда боялась просто, но заставлять не заставляла. Первое, что он съел, были пельмени. Мы обрадовались, налепили пельменей побольше и с неделю кормили его пельменями. Потом постепенно он стал есть разную еду. Но вот торты не ест до сих пор. Конфеты любит, пирожные обожает, а торты не ест. Говорит, в доме ребенка его считали аллергиком и тортики не давали, и он решил, что торты невкусные, и вбил себе это в подсознание.

Адаптация была очень трудной. Перед тем, как забрать Егора, я уволилась с работы, время у меня было, но силы исчезали на глазах. Егор превратил мою жизнь в какое-то беличье колесо, одежда рвалась и пачкалась, игрушки ломались, бумажки от конфет раскидывались по полу, он хотел играть с телефоном, смотреть мультики, и чтобы я сидела рядом. Я сидела, пыталась читать книжки, он не слушал, перебивал, болтал, смеялся. Гонялся за кошками и собаками на улице, даже за воробьями, наш папа стал звать его Шариковым.

Примерно через месяц нам позвонили из дома дебенка и спросили, все ли нам нравится и не планируем ли мы своего мальчика назад возвращать. Нет, нам такое даже в голову не приходило!

Это наше чудо чудное, и мы его никуда не отдадим, мы столько лет мечтали быть родителями, а тут такой мальчик, явно из «Денискиных рассказов» или «Приключений Тома Сойера». Наш.