«Я хочу повиниться перед сыном». Мать «отказника» ищет своего ребенка

Жительница Новоалтайска Людмила Сергеевна Милославская в 31 год стала «отказной» матерью, испугавшись поставленного ее ребенку страшного диагноза «гидроцефалия». В своем пронзительном интервью она рассказывает о том горе, которое пришлось ей пережить из-за этого решения и о том, как она хочет найти сына.

…Я родилась в Чувашской ССР, но мои родители, когда я была еще грудным ребенком, приехали жить в Сибирь, в Алтайский край. В настоящее время я живу под Барнаулом. У меня квартира в Новоалтайске, где я прописана, но я проживаю в деревне Черемшанка, потому что мне так больше нравится. 3 мая мне исполнилось 56 лет. На данный момент я пенсионерка.

После 10 класса я закончила строительный техникум и работала в строительном институте техником-архитектором. Потом я захотела еще поучиться и поступила в Пензенское художественное училище, которое считалось лучшим в Союзе. Когда я его закончила, то по распределению попала в Астрахань. Там я работала художником-оформителем. Там и произошла вся эта история.

Мне был 31 год, у меня не складывалась личная жизнь. Тогда я решила родить ребенка для себя.

Я сообщила об этом маме и сестрам, они одобрили мое желание. Я читала Ромена Роллана «Очарованную душу» и думала, что мне удастся создать такие же хорошие отношения с моим ребенком, как в книге. Я забеременела от мужчины, который за мной ухаживал. Он был женат, но, поскольку я не была обращена тогда к Богу, то позволила себе с ним встречаться. Когда он узнал, что я беременна, то предложил на мне жениться, сказав, что у него с женой все равно нет взаимопонимания. Но я не собиралась разрушать его семью и уводить его от его двоих детей, и сказала ему об этом.

Гинеколог мне все говорила, что я первородящая, старородящая. Как я ни сдам анализы, мне заявляли: «Ложитесь на сохранение», и я беспрекословно подчинялась. Я старалась все делать как надо, чтобы беременность шла правильно и хорошо.

Потом подошло время родов, мне стали делать искусственную стимуляцию… Вы знаете, я настолько разочарована в отношении акушерок к беременным. Я весь день мучилась, и только в 4 часа дня мне решили помочь родить. Ребенка вытащили щипцами, травмировали ему глазик. Когда я пришла в себя после наркоза, то сказала помощнице акушерки: «Я ведь так и не родила» — «Нет, родили, — ответила она, – мальчика», ивынесла мне его на минутку.

Потом в моей палате всем принесли детей, кроме меня и одной женщины. Приходит врач-доцент и говорит мне:

«А у вашего ребенка букет заболеваний! И самое главное, у него явно выраженная гидроцефалия».

Я была крайне некомпетентна и о такой болезни даже не слышала. Стала расспрашиватьженщин в палате, что же это такое. Они отвечают: «Водянка головного мозга, уродство». Я впала в уныние. У меня же мечты-то какие были! Ребенок, «Очарованная душа»… На следующий день доцент приходит ко мне и говорит: «Пойдемте к вашему ребенку».

Тут я впервые хорошо рассмотрела своего сына. Он был как зеркальное отражение меня: настолько похож! Ребенок узнал, что я его мать и заулыбался.

Мне разрешили немного его покормить, и это был единственный раз, когда я держала ребенка на руках.

Тогда доцент берет мой палец и прикладывает ко лбу ребенка, где сходятся лобные кости, и говорит: «Вы чувствуете, какое тут большое расстояние? Где-то сантиметр. Это является показателем того, что у него явно выраженная гидроцефалия. А у здорового ребенка это расстояние должно быть совсем небольшим, миллиметра 2».

После разговора с доцентом я подошла к лечащему врачу-педиатру в коридоре и спросила, действительно ли у моего ребенка такой страшный диагноз. Она сказала, что да. Тогда я, вся в расстроенных чувствах, ответила, что я в недоумении, не знаю, что делать и что, возможно, мне придется отказаться от сына. В моей палате другим матерям приносили детей, они их кормили, а я своего ребенка даже и увидеть могла очень редко.

И вдруг я узнала, что его перевели в больницу для новорожденных, а меня даже не поставили в известность. Я так обиделась, потому что чувствовала к себе крайне неуважительное отношение. И я сказала, что не останусь в этой больнице больше ни минуты. Они меня сразу же выписали. Я тут же отправилась в эту больницу для новорожденных.

Я тогда жила в общежитии в Астрахани, и ходила в больницу к сыну каждый день. Это было моим главным занятием, главной проблемой, которую я пыталась решить. Я приходила в общежитие, ложилась и стонала вслух, благо никого не было. Потом поднималась и шла к ребенку в больницу. Приходила к главврачу, плакалась ему, говорила, что не вынесу эту гидроцефалию, что я очень впечатлительный человек со слабой нервной системой. Он меня успокаивал, говорил, что эта болезнь под вопросом. Хотя доцент меня уверяла меня, что гидроцефалия бесспорна, но я на тот момент считала, что главврач меня жалеет.

В больнице меня к ребенку меня не пускали. Мне его выносили и показывали издалека, только когда я сильно настаивала. Я видела, что у мальчика синяк начал сходить, глаз нормализовался.

Потом прошло месяца полтора, у меня заканчивался декретный отпуск. Надо было решать, что делать. Я решила, что я должна уехать из Астрахани, потому что ни чем другим не смогла бы заниматься, как ходить и плакать около ребенка. Зная свой характер, я понимала, что мне нужно уехать и успокоиться на стороне. Прежде, чем написать «отказную», я решила еще раз поговорить с доцентом.

Когда я встретилась с ней, заплакала и говорю ей: «Может быть, вы ошибаетесь насчет гидроцефалии у моего ребенка? Главврач больницы для новорожденных говорит, что гидроцефалия под вопросом. Но если диагноз точный, то мне придется отказываться от сына». В ответ на это врач сказала, что у нее 25 лет стажа, и она никогда не ошибается. «Не плачьте. Вы молодая, родите себе еще другого здорового ребенка».

Так я решила писать «отказную». В ней меня также заставили заявить, что я не против усыновления. Слово «гидроцефалия» я упоминать не стала, потому что оно само по себе меня очень пугало.

Я попросила одну свою приятельницу дать маме телеграмму, что ребенок умер при родах.

Я боялась, что мои близкие меня не поймут. Отцу ребенка я тоже ничего не сказала, потому что поссорилась с ним в конце беременности. Когда я пришла проститься с сыном, мне показали его через стекло.

Когда я ехала в поезде из Астрахани, у меня сильно ныла грудь. Я расплакалась и рассказала соседке по купе, что родила мертвого ребенка. Она спросила: «Может быть, вас обманули? Если грудь болит, это значит, что ребенок тоскует по матери».

Когда я вернулась в Барнаул, то по профессии там устроиться не смогла и решила уехать в город Кодинск, чтобы найти работу и отвлечься от того, что со мной произошло. Я надеялась, что смогу успокоиться и забыться, однако этого не случилось.

Я спускалась под крутой обрыв Ангары и сидела там, сжавшись, в ужасе от того, что со мной случилось, что ребенка я родила урода и написала на него «отказную».

Внешне я была спокойна, но внутри ужас меня не отпускал. Я никому не рассказывала, что со мной произошло, но один знакомый человек мне сказал: «Ты только делаешь вид, что ты живешь».

Через год я вернулась к маме в Барнаул, мы смогли купить мне там частный дом, который шел под снос. Я решила родить себе другого ребенка, а потом приехать узнать, что с тем моим. Я пыталась подобрать отца для своего будущего ребенка, несмотря на то, что находилась в шоковом состоянии. Я забеременела. На маленьком сроке 1-2 недели меня охватил панический ужас, что у меня ничего не получится. Живот вставал колом от страха, что я не смогу родить нормального ребенка. Увидев такое свое состояние, я сделала аборт. Потом сделала снова попытку забеременеть, но у меня снова началась паника и снова был аборт. Тогда я окончательно поняла, что успокоиться и родить второго ребенка я не смогу.

Пройдя все это, я осознала, что снова нужно ехать к своему сыну, что бы с ним ни было. Я больше не могла терпеть неизвестности. Это было в феврале 1994 года, тогда моему ребенку было около 5 лет. Пока я ехала до Москвы, у меня ужасно ломало кости на нервной почве. В Астрахань я полетела уже на самолете. Прибежала в больницу, где оставила моего ребенка, вышел главврач, которого я очень хорошо помнила. Он сказал, что мальчика уже нет в больнице, а где он неизвестно. Я попрощалась с ним и побежала по домам ребенка, чтобы найти сына. Таких домов в Астрахани три и интернат для тяжелобольных детей в деревне Разночиновке. Везде я спрашивала Игната Александровича Милославского, так я назвала своего сына, потом решила поехать в Разночиновку. По льду через Волгу я со слезами отправилась в этот интернат. И там его я тоже не нашла. Нянечка показала мне детей, больных гидроцефалией. Там было четыре таких ребенка. У них были огромные головы и малюсенькое туловище, и я была рада, что не нашла среди них моего Игната.

Я вернулась в Астрахань и пошла в дом ребенка, где обнаружились следы моего сына. Главврач сказала мне, что помнит его. «С полными губками и кудрявенький? У него все хорошо и его усыновила полная семья».

«А как же гидроцефалия?» — спросила я. Врач ответила, что никакой гидроцефалии у него не было.

Я почувствовала, как тяжесть свалилась с плеч, душу наполнила радость, что я избавилась от кошмара, ведь мысль о гидроцефалии преследовала меня все эти годы. Я пошла в храм и поблагодарила Бога, что мой ребенок здоров.

Работники дома ребенка, где был мой сын, также рассказали мне, что Игнат всегда находился в третьей группе, что они не помнят, что когда бы то ни было его лечили или делали какие-то инъекции. А министр по социальному развитию в Астрахани сказала, что женщина уехала с моим ребенком из Астрахани в неизвестном направлении несколько лет назад.

Я не оправдывала себя, говорила: «Ты виновата, ты получаешь по заслугам. Зачем ты уехала? Так тебе и надо». Поэтому мне и в голову не могло прийти начать выпытывать, кто его усыновил. Когда я приехала в Барнаул, то я подумала, что вдруг с приемными родителями Игната может что-то случиться, а я готова принять заботу о нем на себя. Я стала звонить в больницу, но главврач резко дала мне понять, что не надо их беспокоить.

Потом я стала размышлять, если у него не было гидроцефалии, почему меня не поставили в известность? Начала писать на эту тему в комитеты детства, опеки, дошла до прокуратуры.

Мне официально ответили, что это заболевание могло быть у ребенка, но он вовремя прошел полный курс лечения, и ее не оказалось.

Потом я вижу, что у меня в жизни ничего не получается, и я ушла в Барнаульский знаменский женский монастырь, постриглась в инокини и пробыла там год или полтора. Пока я находилась в православии, я очень сильно разочаровалась в том, что творится внутри монастыря. Монашествующих призывают к поведению «рот на замок, глаза в землю», а я люблю вникать. Матушка за мои некоторые несогласия меня и отчислила из монастыря. Я обратилась к епископу Антонию, а он благословил меня жить у него в епархии. У епископа я прожила год и, убедившись в сильнейших беспорядках внутри церкви, я отпросилась на домашнее жительство. Я даже вынуждена была с ними судиться и этот суд выиграла.

Когда я ушла из монастыря, мне одна верующая подруга внушила, что надо поменять документы, так как перед Богом у меня одно имя — Ольга, а в жизни другое — Людмила. Фамилию я тоже поменяла, взяла девичью мамину фамилию – Иванщикова. Стала писать в Астрахань по этому поводу, вдруг мой сын начнет меня искать, а у меня другие данные.

Я опять ездила в Астрахань, где пробыла два месяца с лишним. Там я нашла врача-доцента, женщину, которая поставила моему сыну страшный диагноз. Ей сейчас 72 года. Я хотела рассказать ей трагедию своей жизни и как ее слова повлияли на меня. Я думала,что она хотя бы поможет мне найти мальчика, ведь у нее больше связей. Но врач начала категорически отказываться, говорила, что не знает меня. Она сказала, что посмотрела историю новорожденного и там нет ни одной записи, оставленной ее рукой.

Я посмотрела историю – это было, действительно, так: ни одной записи ни лечащего врача, ни педиатра. В то же время она призналась, что в то время была в роддоме единственным доцентом-педиатром.

Я внесла этот факт в мое обращение в прокуратуру. В заявлении я пишу, что меня нагло обманула врач-доцент. Она полтора месяца не видела моего ребенка и продолжала утверждать, что он неизлечимо болен. После этой нашей встречи, сын этой врача-доцента, который работает в Александро-Мариинской больнице, подкараулил меня на улице, угрожал мне разборками через ФСБ и всячески запугивал.

В прокуратуру я пишу, так как моя цель – найти моего сына. Я посоветовалась с одним верующим адвокатом, чтобы понять, что мне делать. Он и посоветовал мне написать заявление руководителю следственного комитета по поводу того, что незаконным путем меня заставили написать «отказную». Я написала, что меня нагло обманули, что в отношении моего ребенка и меня совершен бессовестный беспредел. Во всей этой ситуации я хочу только одного — узнать, где мой сын.

Перед отъездом их Астрахани я сделала ксерокопию этого заявления и развезла его по нескольким инстанциям: Министерство здравоохранения, Александровская Мариинская больница, медицинская академия и так далее для того, чтобы развенчать семейство врачей-доцентов, которые так себя со мной повели.

Сейчас Игнату уже 24 года. Я хотела найти его, посмотреть, какой из него вырос человек, повиниться перед ним, если получится, дружбу ему предложить и любовь и ему и его приемным родителям, посмертно завещать свое имущество: квартиру и домик в деревне.

Людмила оставила нам свой адрес: 658080, Алтайский край Новоалтайск ул Космонавтов д.15 кв.43. Милославская Людмила Сергеевна.