Семь рисков приемной семьи: почему детей возвращают в детские дома

«А потом мы отвели его обратно в детский дом» — эта фраза вызывает едва ли не больше негативных эмоций, чем признание, что ребенка сдали государству его кровные родители. Почему сирот возвращают?

Фото с сайта newstes.ru

К угрозе возврата, как к угрозе суицида, надо относиться серьезно, даже если тебе кажется, что это попытка привлечь внимание к себе, стеб или что-то еще.

За время работы ресурсного центра для приемных семей с особыми детьми в фонде «Здесь и сейчас» туда обращались 23 семьи, истощенные до того, что мысль о возврате ребенка в детский дом стала реальным планом. Шесть семей в итоге вернули детей, остальным удалось помочь справиться с ситуацией. Конечно, бывают случаи, когда родители уже не готовы принять помощь. Так, одна из семей обратилась с просьбой найти для их приемного ребенка новую семью. Они обращались уже не в первую организацию и ни к какому другому общению были не готовы.

В любом случае, даже если специалисту кажется, что семья говорит о возврате ребенка в форме «воспитательной угрозы», пытаясь привлечь к себе внимание или даже шутя, к этому, считает руководитель ресурсного центра для приемных детей с особыми детьми Наталья Степина, нужно относиться серьезно. Как и при угрозе суицида, нельзя делать вид, что так и надо и ничего не происходит, – сравнивает она.

Какие проблемы могут побудить приемных родителей отвести ребенка обратно в опеку и подписать отказ, если все они понимают, что это огромный стресс для него и в некотором роде жизненное фиаско для них?

Риск первый: родителям не хватает компетенций

«Нехватка родительских воспитательных компетенций», проще говоря – непонимание, почему ребенок себя так или иначе ведет и как на это реагировать. Например, у ребенка СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Пока он мал, родители думают, что справляются, но когда он попадает в школу и «ходит там по потолку», добавляется социальный прессинг. Учителя упрекают приемных родителей, что те плохо воспитали ребенка, а они искренне не знают, что с ним делать – не к парте же привязывать. Постоянно сидеть рядом тоже невозможно. В другом случае ребенок может в 8 или 10 лет хватать все руками, как младенец в три года. «Хватает» – и считает своим, так что его уже называют вором.

«В том и другом случае не работают наказания, работает только помощь», – уверена Наталья Степина. Правда, помощь специалиста будет эффективной только в том случае, если родитель тоже будет потихоньку обрастать знаниями, а с ними и пониманием, что происходит с их ребенком, почему и что нужно делать.

«Если им не до компетенций, мы станем их ресурсом»

Одна семья обратилась в ресурсный центр для приемных семей в феврале и сказала, что в сентябре вернет в детский дом ребенка, усыновленного с 2,5 лет и любимого, который на тот момент учился в первом классе. Ребенок с прекрасной речью, общительный, но его выход в школу превратила жизнь семьи в ад. Кроме того, младшая кровная дочка в семье имела диагноз ДЦП и постоянно нуждалась в реабилитации. Дома каждый день школа обсуждалась со слезами и криками, родители начали срываться и могли ударить ребенка, так что им и самим казалось, что у них ему хуже, чем было бы в детском доме.

«Родители просто не знают, что делать, причем уже долго не знают, а также испытывают давление социальных институтов. На фоне нехватки ресурсов у них наступает истощение. Однако это перспективная ситуация, когда можно помочь», – говорит Наталья Степина.

Если приемная семья так истощена, что им не до освоения новых компетенций (в состоянии аффекта учиться почти невозможно), специалисты центра становятся их ресурсом. Часто бывает нужна социальная помощь – куратор едет в школу и говорит, чтобы теперь за поведение ребенка ругали не маму, а его; психолог центра работает с ребенком и с его приемными родителями, если они на это согласны. Если нужно, для ребенка найдут другую, более принимающую его особенности школу. Всесторонняя диагностика особенностей ребенка происходит параллельно.

«Постепенно мы начинаем рассказывать и показывать родителям, что можно сделать с их ребенком. Во взаимодействии с ребенком мы видим его поведенческие стратегии и отвечаем на них. Когда родители видят, что хотя бы у нас ребенок может долго сидеть на одном месте и слушать, и плюс он ничего ни у кого не стащил, они видят свет в конце туннеля, начинают больше доверять нам, и мы можем помочь семье», – говорит Наталья Степина. Иногда родители, получившие новую стратегию взаимодействия с ребенком, через месяц-другой говорят: «о, мы вам не верили, а оказывается, и от психологов есть польза».

Бывают, впрочем, и люди, не готовые или не способные учиться, им нельзя помочь. Нередко от опеки отказываются бабушки, оформившие ее над внуками после лишения детей родительских прав. Когда дело доходит до подростковых кризисов, бабушки не знают, что делать, и уже не готовы перестраиваться, усваивая новые представления о воспитании.

Риск второй – возрастные кризисы приемного ребенка

С подростками тяжело всегда, даже если с любовью и формированием привязанности у них все нормально. Это время, когда с ними даже должно быть тяжело: молодой человек формируется с помощью протеста, это «сепарация», отделение детей от родителей. Если подростковый кризис смазан, это значит, что он «догонит» человека в 30 лет. Кризис может казаться невыносимым, но чем он интенсивнее, тем короче, если это может утешить приемных родителей.

Иногда возрастной кризис ребенка настигает даже опытные приемные семьи, воспитавшие до того других детей.

Родители часто не готовы к подростковым кризисам. Есть прекрасные молодые приемные семьи, которые сначала ездят в детский дом помогать как волонтеры, потом берут под опеку детей, которые всего лет на 10-15 моложе их самих. У них выстроились детско-родительские отношения, пока ребенок был мал, но он «выскочил» из таких отношений, когда стал подростком. Подросток, как и все дети, нуждается в зоне свободы (зоне уважения) и в зоне безопасности (нужен сильный взрослый рядом, который не пытается стать для ребенка другом, не возлагает на него ответственности за равноправные отношения).

Кровные родственники как фактор риска

Присутствие в жизни приемного ребенка кровных родственников – тяжелый груз для приемных родителей. В школе приемных родителей все декларируют, что готовы принять ребенка со всем его прошлым. Но на практике получается не у всех.

Кровные родители ребенка могут активизироваться в моменты, когда кто-то из них выходит из тюрьмы; могут появляться на пороге без предупреждения и пьяными. Они могут требовать отчета об условиях, в которых живет ребенок, или настраивать его против приемных родителей.

«Чаще всего в этих ситуациях нет медиатора, хотя теоретически органы опеки должны включаться в интересах ребенка. Другой вопрос, хотят ли и умеют ли они этим заниматься. У сотрудников опеки часто нет навыка медиации», – говорит Наталья Степина. На ее памяти не хватило сил коллег, чтобы помочь многодетной, почти профессиональной приемной семье сохранить ребенка, которого они принимали в процессе лишения родителей их родительских прав. Ребенка полгода таскали по судам, что отражалось на его эмоциях и поведении, а приемная семья наслушалась о себе столько нелестного, что решила больше не иметь подобных ситуаций в своей жизни. Несмотря на то, что ситуация не была неожиданной для приемных родителей (их предупреждали), ресурсов семьи не хватило, и они отказались от опеки.

Риск четвертый: меняется структура семьи

Изменение структуры семьи – развод, смерть одного из членов семьи, появление нового ребенка – стресс для любой семьи, в том числе такой, где приемных детей нет. Перестраивается вся система взаимоотношений. Иногда даже потеря работы кормильцем семьи ведет в кризисных семьях к тому, что отказываются даже от кровных детей. Бывает, что супруг может понять, что не справляется с приемным ребенком, после смерти второй половинки, либо ребенок сам начнет реагировать на стресс так, словно мечтает оказаться в детском доме.

По наблюдениям специалистов, есть семьи, где в ответ на любую проблему с уже имеющимися детьми берут нового ребенка. Иногда хочется спросить: не хотите ли сначала наладить ситуацию с уже взятыми? В итоге у семьи не хватает ресурса на всех детей.

Кровные дети часто реагируют на такую неугомонность родителей радикальным ухудшением поведения, чем возвращают взрослых, мечтающих об очередном приемном ребенке, на землю.

Например, кровная девочка 12 лет прямо призналась психологу: если бы она стала лучше учиться, у нее вскоре появился бы седьмой братик. С появления в семье предыдущего приемного ребенка к тому времени прошло всего полгода. Сначала хотя бы появлялись маленькие, которых девочка легко опекала как родных, но в конце появился ее сверстник – ребенок в конкурирующем возрасте. На глубокий стресс кровной дочери мама не обращала внимания: «как это сделать перерыв в опеке и дать дочке отдохнуть? Пока мы молодые, мы можем спасти из системы еще несколько», – рассуждала она.

Риск пятый: неоправданные ожидания и роли

Пожалуй, очевидно: если приемного ребенка берут, переживая горе по умершему кровному, или возлагая на него некие надежды (не обязательно огромные, ребенок не обязан оправдывать вообще никакие) – это рискованная ситуация. Специалисты школ приемных родителей и опек, по замыслу, должны распознавать такие ситуации «на входе», но получается не всегда.

Например, если ребенка берут взамен умершего, приемный сначала помогает пережить горе, а затем попадает в ситуацию обвинения за то, что он живет, а родного ребенка нет на свете. Даже если речь не идет о замещении умершего ребенка, приемный ребенок с инвалидностью может не оправдать надежд по реабилитации и развитию – и это приведет к риску возврата.

Риск возврата в детский дом любого ребенка, в том числе здорового, также повышается, если ему пытаются усвоить недетскую роль. Если родители, в том числе приемные, относятся к ребенку именно как к ребенку, он может быть слабым, капризным, может ошибаться и т.п., и это не разрушит их картину мира. Ребенок требует защиты, любви, он еще не управляет своими эмоциями – это нормально.

Однако случается то, что называется «партнерским замещением», ребенка берут не как ребенка, а как друга или товарища. Например, сравнительно молодая мама берет в опеку подростка и не ждет, что он станет ей сыном, а хочет стать ему другом.

«Боже упаси вас дружить с ребенком – он не может дружить! – предупреждает Наталья Степина. – Дружба означает равенство и ответственность двух сторон. Он будет вас испытывать, бесконечно провоцировать, устраивать истерики “любишь-не любишь”. Попытка выстроить партнерские отношения обречена на провал».

Бывает «несовпадение языков любви»: ребенок выражает привязанность не теми способами, которых ожидают родители. Был случай, когда мама взяла двухлетнюю девочку (сейчас ей уже 14) и все годы говорила: «Она меня не любит, она холодная, она не дает мне тепла». При этом у ребенка сформировалась абсолютная привязанность к маме. Но на открытку на английском языке с текстом «Я люблю свою маму» мама реагировала: «Сразу видно, что у тебя двойка по английскому». Ребенок не знал, как проявить тепло, и вряд ли специалисты в этом случае должны были помогать ребенку, а не маме.

Риск шестой: «в нашей семье такого быть не может»

Бывает, что родители относятся к поступкам ребенка (каким-то словам или, например, воровству) как к разрушающим базовые ценности семьи (сам ребенок ничего разрушить не может, это вопрос отношения – в другой семье те же поступки не вызвали бы такой острой реакции).

Например, в семье трое приемных детей. Старшего забрали из школы на экстернат и не отдали в спорт, хотя ему надо было тратить энергию и получать адреналин, зато поручили забирать из школы двух младших. Сначала дети в школе стали выуживать, что плохо лежит (выудили как минимум семь сотовых телефонов), из дома увели внушительную сумму денег и проиграли их на автоматах.

Когда все это вскрылось, прекрасная, обладавшая значительными ресурсами для воспитания детей семья была в непередаваемом шоке. «Он все в нас растоптал, а мы так его любили и так ему доверяли. В нашей семье никогда не было воров, разное было – свои мальчики тоже были не ангелы, но никогда и никто среди близких ничего не украл», – плакали они. Мама собрала чемоданы, собралась вести всех троих детей в опеку, но позвонила специалисту из ресурсного центра. Оперативная реакция психологов позволила не допустить импульсивного заявления в опеке (которое очень трудно вернуть назад), постепенно в семье произошло примирение.

Дело не в воровстве как таковом, а в реакции родителей. Часто возврат происходит в случае сексуализированного поведения ребенка. Например, ребенок неполных пяти лет, вышедший из семьи, где при нем мама занималась проституцией, не понимая, как окрашены эти действия, занимался публичной мастурбацией уже в первые месяцы после попадания в воцерковленную семью. Мама не могла этого выносить: говорила, что он делает это специально, чтобы вывести ее из себя, зная, как ей противно и плохо от этого. «Какой он подлый! – говорила она о ребенке в 4,5 года. – Он меня этим оскорбляет как женщину, я все могу простить, а подлости не могу».

К счастью, эта семья часто обращалась к специалистам, и со временем они развернулись лицом к ребенку, полюбили его всей душой, сейчас уже взяли второго ребенка (старшему сейчас семь).

Седьмой риск: родители-травматики

Наталья Степина не сторонник теории, что все приемные родители и помогающие детям специалисты – люди, пережившие детские травмы или «изживающие внутреннее сиротство». Однако риск, что травматики окажутся среди приемных родителей, не ниже, чем что они окажутся среди любой выборки людей. В таком случае важно, чтобы помогающие специалисты вовремя распознали родительскую травму и при угрозе возврата в детский дом работали не столько с ребенком, сколько со взрослыми.