Марина Трубицкая: «Открывшаяся тайна усыновления изменила мою жизнь»

В этой статье мы расскажем удивительную историю Марины Трубицкой, волею случая узнавшей о том, что она приемный ребенок.

Марина в окружении семьи: сыновей, дочери и мужа

– У меня прекрасная семья. Мои мама и папа – преподаватели в вузе. Я росла с приоритетом учебы, образования, культуры, книг. Помню, что в подростковом возрасте у меня иногда были мысли о том, что мои родители мне неродные. Но я думала, что такое бывает у всех подростков. Даже психологи отмечают, что подобные мысли посещают многих детей в период взросления.

Но через много лет для меня вдруг открылась неожиданная правда. Когда я узнала, что меня действительно удочерили, долгое время не могла в это поверить. Узнала я это случайно в 21 год. Искала какие-то бумаги, и вдруг мне на глаза попалось письмо без конверта, в котором мамина подруга поддерживает ее в намерении взять ребенка из детского дома. Я тогда подумала: «Надо же, какие, оказывается, у родителей были проблемы». А потом посмотрела на дату этого письма, и все внутри меня как будто бы замерло. Оно было написано в марте 75-го года, в месяц, когда я родилась. Но ведь женщина, которая вот-вот произведет своего ребенка на свет, не должна думать: «А не взять ли ребенка из детского дома, раз не получается?». Я не хотела верить, что речь идет обо мне, но здравый смысл заставил меня принять эту новость.

Вот так вдруг оказалось, что я не просто обычная девушка из хорошей семьи. И то, что я помнила из своего раннего детства, какую-то семью, какие-то драки-поножовщины, каких-то пьяных людей, — это не детские фантазии. Это и есть моя кровная семья. Мне пришлось очень долго свыкаться с этой мыслью.

Маме я не могла об этом сказать, не решалась. Боялась, не представляла, что будет дальше.

Просмотрев все семейные фотоальбомы, я осознала, что там нет ни одной фотографии со мной в раннем детстве. Вспомнила, что однажды мама мне сказала, что меня не фотографировали, потому что я много вертелась и просто не получалась на кадрах, но теперь этот аргумент резко перестал казаться мне убедительным. Перечитав поздравительные открытки, я неожиданно увидела закономерность, на которую раньше не обращала внимания. До 1980 года друзья и родные поздравляли с Новым годом и другими праздниками только маму и папу, а с 80-го стали поздравлять и меня. В конечном итоге весь этот пазл начал складываться в единую картинку, от которой уже невозможно было отмахнуться. Метаться в раздумьях и догадках было невыносимо, и я отправилась к маминой сестре за правдой.

Взрослые усыновленные: «Узнав, что я был усыновлен, смог бросить наркотики». История Дмитрия

Тетя отпираться не стала. Cказала прямо: «Ну да, и чего ты рыдаешь? Могла вообще в детском доме остаться». Мне ничего не оставалось, кроме как дальше расспрашивать тетю о своих детских воспоминаниях.

А помню я, оказывается, очень много. Помню мать, отца (какого-то дядю Юру) и братика, запущенную пустую квартиру, больницу, детский дом, как мне меняли имя в пять лет. Помню страшные семейные скандалы и как мы с каким-то маленьким мальчиком прятались под столом. А еще помню, как мы с этим же малышом полезли за игрушкой и выпали из окна второго этажа. Тогда я сломала ногу, и меня с тем мальчиком увезли в больницу. Оказалось, что я помню Новый год в детском доме, праздничный салют в окне, спектакль, на который нас водили в театр Горького во Владивостоке, и день, когда мои папа и мама навсегда увели меня из детского дома.

Тетя сказала, что мальчик Коля, про которого я помню, — это мой младший брат. Он чудом остался жив и почти невредим после нашего «полета». Когда мне было около трех, а брату около двух лет, мы действительно попали в больницу. Через некоторое время наших родителей лишили родительских прав, и нас «развели» по разным детским учреждениям – брата в Уссурийский дом ребенка, меня в дошкольный детский дом № 1 Владивостока.

По удивительной случайности, когда я сломала ногу, сестра моей приемной мамы находилась в той больнице и видела меня и мою кровную мать. А когда через два года после происшествия мама удочерила пятилетнюю меня и привезла знакомиться, тетя сказала, что она меня знает.

Странно, что со всеми этими воспоминаниями я даже не предполагала, что меня удочерили. В детстве мои приемные родители на все задаваемые вопросы находили подходящие ответы, например: «Ты была в круглосуточном детском саду, а мы уезжали в командировку». А я в этих ответах не сомневалась.

Но раскрытая тайна принесла мне не только боль, но и непонятное мне самой чувство счастья, мир казался новым и прекрасным.

Придя в себя после потрясения, я начала поиски родного брата Коли. В российском законодательстве не предусмотрена законная процедура поиска своих усыновленных братьев и сестер, но мне повезло — сотрудники опеки сами связались с приемной семьей брата, пришли домой к его родителям и рассказали, что их сына разыскивает родная сестра. На тот момент Коля не знал, что он приемный ребенок, но его родители посчитали, что не имеют права дальше скрывать от него такую информацию. Реакция могла быть любой, но, к счастью, Коля был рад.

Через некоторое время мне пришло письмо с фотографиями от брата, а потом он сам приехал сюда в гости с другого конца страны. Мы походили по Уссурийску, посмотрели на дом, где раньше жил Коля. А когда зашли в дом ребенка, чтобы ознакомиться с документами, узнали, что вместе с братом в дом ребенка поступила еще одна девочка – наша младшая сестра. Ее звали Людмила Зиновьева, она родилась в сентябре 1978 года, и ее удочерили через год. Больше ничего узнать о ее судьбе мы не смогли. Нам с Николаем остается только ждать, когда сестра сама захочет нас найти. Я часто думаю о ней, где она, какая она сейчас, и надеюсь, что у нее все хорошо.

С момента первой встречи с братом прошло 20 лет. За эти годы мы обзавелись своими семьями, и у нас прибавилось детей. У него двое сыновей, а у меня два мальчика и девочка. Наши дети знают, что у них есть двоюродные братья и сестры, а мы с братом очень рады, что нашли друг друга.

Также за эти годы мне удалось найти некоторую информацию о своих биологических родителях. Я родилась на станции Облучье ЕАО, отец умер еще в 85-м году, а мать, Надежда, исчезла в неизвестном направлении много лет назад. Когда родителей лишают прав, у детей остается лишь информация из личного дела. Там обычно пишут только обстоятельства и причины лишения родительских прав, оттуда невозможно узнать, какими они были людьми. Эти поиски давались мне тяжело, и я их остановила на много лет.

А три года назад я вдруг решила рассказать свою историю в соцсетях. Неожиданно откликнулись соседи, передали мои контакты двоюродной сестре моего отца. От нее я узнала множество эпизодов из жизни своей первой семьи — как благополучных, так и печальных и страшных. Еще мне написал друг детства моей матери. Он рассказал о том, какой она была школьницей, о ее характере, каким человеком она была.

Многие приемные родители боятся интереса ребенка к кровной семье. Но по себе могу судить, что на отношение к приемным родителям эти поиски никак не влияют. Некоторые усыновленные чувствуют обиду за тайну и обман, но у меня такого не было, хотя крушение сложившейся картины мира было болезненным. Я очень люблю свою приемную семью и благодарна судьбе за то, что она привела меня к этим замечательным людям. Раскрытая тайна развернула меня лицом к проблемам детей-сирот, сделала меня менее эгоистичной и более чувствительной к чужим бедам. Последние месяцы я стала консультантом на горячей линии по усыновлению и волонтером фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Моя мама считает это хорошим делом и поддерживает все мои начинания.

Тема усыновления стала важной в моей жизни. Мне хотелось чем-то помочь детям, и поэтому я начала помогать выкладывать анкеты одиноких детей на сайте департамента образования Приморья. Там было размещено около 1500 анкет, одна из них принадлежала нашему приемному сыну Степану. На тот момент у нас с мужем уже был свой маленький сыночек Паша. Ему было всего 3,5 года. Но из-за той анкеты я потеряла покой. Предложила мужу посмотреть на фотографию малыша, а он вдруг сказал: «А что? Хороший мальчик, давай заберем». Приемный Степа оказался всего на четыре месяца старше нашего Паши. Мы забрали нашего второго сыночка незадолго до его 4-го дня рождения.

У Степы в медкарте стоял диагноз ДЦП, но сейчас наш мальчик по здоровью мало отличается от сверстников. Только специалисты могут заметить характерные особенности в его походке. Степа привозит медали с горнолыжных соревнований и по водному туризму, получил зеленый пояс по тхэквондо.

Сын Паша в самом начале ревновал Степу к нам с мужем, но потом мальчишки привыкли друг к другу, и у них установились нормальные, братские отношения. А через некоторое время после усыновления у нас с мужем родилась доченька Наташа. Вот так неожиданно мы стали многодетной семьей.

Я очень рада, что у меня трое прекрасных и замечательных детей. А для тех, кто верит стереотипам о приемных детях, отмечу, что наш Степка удивительно добрый и чувствительный человек.

Разумеется, Степа знает о том, что он приемный. Я видела, какие минусы несет эта тайна, поэтому считаю, что ребенку нужно с самого начала рассказывать его реальную историю. Можно сделать ребенку альбом – «книгу жизни», разместить там все доступные документы, фотографии и отдать ему лично в руки. На протяжении жизни ребенок может ее пополнять новыми фактами, знаниями, может быть, мыслями.

Всем, кто хочет усыновить, я желаю пройти этот путь и найти своего ребенка. И надеюсь, что мой рассказ чем-то поможет взаимопониманию приемных родителей и детей.