Сын раньше жил на свалке

Сын рассказывал про ту свою жизнь, и я чувствовала что он опять пяти-шестилетний мальчик, которому жалко, что у него отобрали того пушистого медвежонка.

Часть 2. Сын раньше жил на свалке

Читать все записи в блоге Ольги Каменской

Недавно я первый раз в жизни была на городской свалке. 

Три года назад мы взяли под опеку Данила. Ему было 15. Он много выпендривался целый год, и я думала, что он себя очень любит, но после одного события я поняла, наконец, что у  него жутко низкая самооценка.

Чувствовала, что он много от меня скрывает из своего прошлого. Когда по делам улетала в его родной город за Уралом, взяла сына с собой. Хотела, чтобы он мне все рассказал. И план удался.

Я попросила, чтобы сын показал мне, где жил до детдома. Его изъяли из семьи лет в 8. Он помнил, где жил. И мы поехали на свалку.

Огромная территория за городом, холмы мусора. Мусор трамбуют бульдозеры, над ними летают тысячи хищных птиц, похожих на коршунов. Запах, горы мусора, шум бульдозера и крики птиц.

Сын жил здесь с матерью и отчимом. Они спали под полиэтиленом на краю свалки. Данил говорил, что спал между папкой и мамкой, было тепло. Таких бомжей тут было много.

В детдоме он скрывал, что жил на свалке. Пару раз друзьям признался в откровенном разговоре, и ему не поверили, сказали, что такого быть не может. Он думал, что я тоже не поверю.

КП, где взвешиваются мусорные камазы. Пыльная дорога. Справа свалены горы железяк. Слева—все остальное. Я захотела подойти поближе к тем холмам и бульдозеру. Чем ближе подходишь, тем противнее запах, тем громче слышны крики птиц, которые кружат над машиной. Их так много, как грачей, когда они улетают на юг, но крики их другие.

Это хищные птицы, я разглядела три разных вида. Коричневые, черные, пятнистые, побольше и поменьше коршунов… Никогда не знала, что они питаются мусором. Думала, что только воронам все равно, чем питаться.

Сын тронул черную куртку, лежащую на дороге: «Вот, модная куртка. Можно постирать и носить!» — из-под куртки во все стороны разбежались тараканы. Шустрые, черные, целая дивизия тараканов! Я таких видела только в советском детстве, на съемной квартире.

Днем мужики и мой сын бродили по кучам и искали еду и что-нибудь полезное. Иногда мужики воровали со свалки металлолом и сдавали его. Таскать железо со свалки было нельзя.

Если сын находил классную игрушку, он прятал ее при дороге и замечал это место, чтобы на обратном пути забрать. Свалка очень большая, дорога длинная, таскать игрушку с собой было нелогично.

Если кто-то замечал, что камаз привез просрочку из магазинов, старался оставаться равнодушным — чтобы суетой не привлечь конкурентов. Это место замечалось, туда надо было прийти позже, без свидетелей, и набрать еды…

Периодически кого-то из обитателей бульдозер давил насмерть — человек мог напиться и уснуть прямо на куче. Я удивлялась, где же люди брали алкоголь. Сын отвечал, что на свалке что угодно можно найти.

Данил иногда радостно находил тут игрушки, берег их. Бродил по свалке и думал: «Вот вырасту — буду как папка находить тут самую хорошую еду… Классно так жить!»

Другой жизни он не видел и не пробовал.

Отчим иногда находил нежилой дом, и они переселялись туда, в дом без отопления. Иногда жили у родственников, сын вспоминал, что там было что-то вроде барака, и была тетя и куча маленьких детей. Дети все время орали. Бывало, что отец и мать жили в доме за то, что обрабатывали чей-то огород…

Мы шли по железной дороге, по насыпи, сын показал на дом, крышу которого разбирали двое рабочих:

—Из этого дома меня забирали в детдом. Вот там стоял полицейский уазик, а мамка плакала. Она потом приезжала ко мне в приют, привезла мишку, я знал что этого мишку отчим нашел на свалке и подарил мамке. Мне было вдвойне приятно, потому что я знал, что она мне отдает свой подарок. Наутро мишка исчез. Воспитатель его выкинула, пока я спал, сказала, что слишком грязный.

И еще до приюта отец достал ему где-то новый спортивный костюм. У Данила никогда не было такой красивой одежды. В приюте костюм забрали, и сын его больше не увидел. Он до сих пор вспоминает это с горькой детской обидой. А парню уже 18.

В тот день сын выкурил за день больше пачки сигарет. Он никогда так много не курит. Он мне рассказывал про ту свою жизнь, и я чувствовала что он опять пяти-шестилетний мальчик, которому жалко, что у него отобрали того пушистого медвежонка. Я тоже увидела сына другими глазами.

Как хорошо, что я его нашла.

Продолжение следует.