Блог Юлии Колесниченко. Часть 3. «Не думала, что помню это» Как бороться с детской травлей?

27 января отмечался Всемирный день борьбы с буллингом. У нас пока не принято говорить об этом.  И даже нет такого слова. Из всего богатства русского языка более-менее близко по смыслу “травля”.  В то время как, к примеру, в английском языке существует целый ряд понятий: “моббинг”, “буллинг”, “хейзинг”, описывающих разные виды эмоционального (а порой, и физического) насилия, с которыми, входя в коллектив, чаще всего сталкиваются именно дети. Нет слова – нет явления? К сожалению, травля встречается в наших широтах ничуть не реже. Но работать с ней, признавать ее мы пока не очень умеем… И жертвы, и участники остаются предоставлены сами себе, не имея возможности обратиться за помощью.

Поэтому сегодня я хочу начать разговор именно об этом — что такое буллинг и как с ним бороться? Как защитить детей?

Недавно опубликованная нами история приемного подростка, который не только пережил жестокое обращение в детском доме, но и позже, попав в семью, столкнулся с настоящей травлей в школе, привлекла внимание и вызвала горячие обсуждения. Как такое стало возможным? Трагедии, происходящие в школах, лишают родителей сна и заставляют снова и снова мучительно искать ответ на страшный вопрос: почему?.. Что заставляет ребенка схватиться за оружие и прийти в школу, чтобы убивать — учителей, одноклассников?!. Неужели это тоже связано с одиночеством, давлением, жестокостью в школе, в окружении или в семье?

Многие родители признаются, что в собственном детстве они так или иначе встречались с буллингом, а сегодня их дети проходят через то же самое. Как приемные, так и кровные. И часто эта травля либо игнорируется взрослыми, либо ими же и запускается. Как написала нам одна мама: «В опеке нам про школу сразу сказали: у (директора) гнобят и приемных, и кровных». А вот комментарий другого родителя: «Самое страшное в том, что травля может идти не от детей и не от родителей, а от учителей и даже от руководства школы. Они просто или таким образом повышают управляемость класса за счёт аутсайдера, или пытаются с самого начала его выжить «чтоб проблем не было».

Что делать родителям, если ребенок оказывается жертвой травли  или сам участвует в ней? Первый шаг, по мнению специалистов, признать происходящее и назвать вещи своими именами. Что ж, давайте попробуем.

…Я и не думала, что помню это. Кисловатый запах казенной еды, ложки скребут по тарелкам, сосед напротив недобро ухмыляется — он знает, что будет дальше. Знаю и я, и тоска от неотвратимости этого парализует меня, несмотря на отчаянные попытки побыстрее глотать. Ох, многое я бы отдала, чтобы быть, как они: есть все, что дают, подлаживаться к нянечкам и воспитательницам, знать и говорить плохие слова, быть сильнее, грубее, не стесняться… “Все ковыряешься?” — окрик воспитательницы возвращает меня на место. “Так, несите свои тарелки сюда! Вываливайте ей остатки! И идите играть. А она пусть сидит, пока не научится есть, как все. Слышала? Пока тарелка не будет чистой, из-за стола не встанешь!”

Выстроившись гуськом, они проходят мимо меня, старательно сваливая объедки в мою тарелку. Весело смеются, подталкивая друг друга. И даже не спешат идти играть. Интересно же посмотреть, как она теперь будет это есть? Может, ее снова стошнит? Такое уже было, и тогда воспитательница опять будет ругаться и кричать, что заставит ее вытирать это своей одеждой. Или, как в прошлый раз, пообещает вылить ей все за шиворот, если сейчас же не съест?

Да, оказывается я помню все это. И даже имена той воспитательницы и двух главных мучителей из числа ровесников. И все изощренные и не очень издевательства, которые совсем не хочется перечислять. И, что я никому про это не рассказывала… Почему? Потому что не думала, что мне поверят? Потому что меня воспитывали по принципу “взрослый всегда прав”? А почему они делали это? Почему девушка двадцати с чем-то лет и группка пятилетних детей выбрали своей жертвой самую маленькую, самую тихую девочку в сшитых бабушкой платьицах и вечно сползающих с тонких ног колготках? Потому что чем-то отличалась — рано начала читать, постоянно что-то тихонько придумывала, играя даже без игрушек? Потому что не защищалась и не жаловалась? И — пожалуй, самый главный вопрос — почему им вообще нужна была жертва?

Мне кажется, что дело прежде всего в том, что они были не счастливы. Воспитательница не любила детей, а вынуждена была сидеть с целой оравой неприятных ей пятилеток, терпеть их голоса, плач, запахи, глупые игры. Другие дети тосковали по дому, маялись скукой, подчинялись расписанию. Возможность сделать кого-то еще более несчастным, конечно, не помогала им стать счастливыми, но зато позволяла отвлечься. К тому же это давало упоительное чувство собственной силы и власти: хотя бы тут я могу делать все, что захочу, могу казнить, могу миловать. Ну, и объединяло: наказывая вместе жертву, воспитатель и дети находили общий язык, испытывали схожие эмоции, становились стаей.  Однажды во время зарядки мой постоянный обидчик крикнул воспитательнице, что я ничего не делаю. Больше всего меня тогда потрясло, что воспитательница прекрасно видела, что я, запуганная раз и навсегда, старательно выполняла все упражнения, стоя прямо перед ней. Но тем не менее она тут же грубо схватила меня и, как была, в маечке и трусиках, вытолкнула в наказание на холод. Что это было? Что, как не игра по правилам, где наши всегда бьют не-наших — неважно, за дело или нет? А еще, конечно, их раздражала и заводила моя виктимность. Ее бьешь — она не защищается и только тихо плачет. Ей скажешь “подойди” — она подойдет, и ты можешь делать с ней все, что хочешь и звать остальных полюбоваться. И родителям не пытается пожаловаться. Так и тянет проверить — а так тоже можно? А вот так?

В общем, история банальная. И далеко не самая страшная. Если и интересна, то лишь возрастом участников — нам, как родителям, напоминалка, что травля это не только про подростковые коллективы, в группах очаровательных четырех-пятилетних детей подобное явление, тоже есть, выглядит примерно так же и строится по тем же законам. Наверное, похожие случаи из своего детства мог бы рассказать каждый второй. Кто-то и несколько десятилетий спустя не может их забыть. А кто-то неожиданно для себя вспоминает отдельные эпизоды лишь в кресле психолога. Но ладно, мы взрослые. А наши дети? Как их защитить?

Мне кажется, прежде всего родителям раз и навсегда стоит забыть про политику невмешательства. Если ребенок не жалуется, не приходит с синяками, нормально ест и не болеет — это вовсе не гарантия, что у него все в порядке. Во все времена дети молчат о страшном, какими бы понимающими не старались казаться родители. Поэтому догадываться о происходящем чаще всего приходится по деталям, задавая наводящие вопросы, присматриваясь, прислушиваясь. Прямой вопрос “не травят ли у вас кого-то” вряд и поможет прояснить ситуацию. Участники травли, а порой и даже сама жертва часто не готовы признать факт буллинга. И можно услышать “это мы так играем”, “да они просто шутят”, “мы только хотели его проучить”, “мы с ней не дружим”. Именно поэтому во взрослом возрасте люди помнят, как были объектом травли, но с трудом припоминают случаи, когда травили сами. И нет, это вовсе не значит, что мы не были способны на агрессию. Просто мы тоже “так играли”, не догадываясь, что совершаем преступление. И вот это второй очень важный момент: доносить до детей с самого начала, что любые осознанные издевательства, высмеивания, унижение это — буллинг или травля. То есть преступление, лежащее в рамках Уголовного кодекса. А если учитель или родитель говорит “просто у него не строятся отношения с одноклассниками” , “она не умеет общаться” или опять же “они так играют”, он вольно или невольно покрывает преступление.

Кстати, сюда же относятся и все привычные “да ты просто ему нравишься” на жалобы девочки о том, что какой-то мальчик пристает к ней, дразнит или обижает. Не учите этому детей — ни девочек, ни мальчиков! Если человек нравится, ему не делают больно или неприятно. И вообще никто и никому не имеет права делать больно или неприятно.

При этом, конечно, ребенок вовсе не обязан одинаково хорошо ко всем относиться. Дружи с тем, с кем хочешь, а с тем, кто тебе неприятен или неинтересен не сближайся. Но травить не смей! И еще одна зарубка на память — объект травли не может быть “сам виноват”. Если речь идет о популярности — ок, тут еще можно рассуждать про то, что Вася всем нравится потому что он играет на гитаре или потому, что с ним весело, а Пете, чтобы завоевать авторитет, нужно поучаствовать в школьной постановке. Но если учитель, психолог, дети или родители транслируют мысль “чтобы Петин рюкзак перестали топить в школьном туалете, Пете надо быть смелее” (перестать заикаться, подружиться с кем-то из ребят, научиться играть на гитаре, как Вася — и далее по списку), они совершают грубейшую ошибку. Потому что Петя, как и любой человек, имеет право на безопасность — не в обмен на что-то, а просто так.

И еще одна вещь, которую обязательно нужно проговаривать с детьми — это то самое “мы разные, мы равные”. Про то, как здорово, что мы все чем-то отличаемся друг от друга, насколько разнообразнее от этого становится мир, как важно и интересно находить общий язык со всеми. Но, конечно, такие разговоры имеют толк лишь тогда, когда родители сами в это верят и подобными принципами руководствуются. Это про нас?

Коллега показывает родительский чат: мамы одноклассников сына узнали, что в класс скоро придет новенький. С ним никто толком не знаком, но один из детей встречался с ним в саду лет девять назад и есть подозрения, что он из неблагополучной семьи и возможно с проблемным поведением. И вот ребенка еще никто не видел, но родители уже дружно заявляют, что категорически запретят детям к нему приближаться, обсуждают, как именно требовать его отчисления… Другие знакомые — родители ребенка с особенностями развития — переживают, когда слышат грубое слово, намекающее на диагноз сына, но сами привычно используют оскорбительные слова в адрес людей “неславянской” внешности. На мое замечание удивляются: да ладно, мы ж не со зла, а как еще говорить?

Мы забываем, что толерантность не бывает избирательной. И сами растим нетерпимость, которая потом ударит по нам же или по нашим детям… А что происходит, если родители не вешают ярлыков, не передают своих страхов и ребенок имеет возможность сам сделать выводы, я хорошо знаю. Несколько лет я работала в фонде помощи детям с синдромом Дауна. Семилетний сын сотрудницы подружился с девочкой с синдромом чуть постарше его. Они отлично общались, порой он понимал ее лучше взрослых и даже сердился на нас, если мы переспрашивали. И вот однажды журналисты, заинтересовавшиеся этой дружбой, стали задавать мальчику вопросы: а чем твоя подружка отличается от других, обычных детей? Это мы могли бы что-то рассказывать о внешних признаках, об особенностях развития, о затрудненной дикции… А удивленный мальчик искренне не мог понять, какие там отличия, девочка и девочка. И после долгого раздумья протянул: ну, может голосом? Голос у девочки был, действительно, низкий.

Поэтому я обеими руками за грамотную (!) инклюзию, причем с раннего возраста. А еще за то, чтобы читать с детьми книги, смотреть вместе фильмы, обсуждать их.  Про это расскажу в продолжении блога, а заодно поделюсь всеми ссылками и практическими советами.