«Пожалуйста, возьмите мою дочь». Часть пятая

Мы публикуем продолжение рассказа Елены про знакомство с кровной мамой Ани, своей будущей приемной дочери.

«Пожалуйста, возьмите мою дочь». Часть 5

Читать четвертую часть рассказа

Читать третью часть рассказа

Читать вторую часть рассказа

Читать первую часть рассказа

Глава 9. Весна.

Теплая солнечная весна вступила в свои права в том году небывало рано. Уже в первых числах марта появились первые проталины, зашумели ручьи, налились почки на деревьях. В некоторые безветренные дни солнце припекало совсем по-летнему. Все чаще и звонче слышался щебет птиц, появились первые цветы.

В хосписе как-то совсем по-особому ощущалось пробуждение природы. Многие пациенты, конечно, знали, что эта весна для них – последняя. Поэтому каждая минута, кажется, была предоставлена возможности почувствовать, ощутить, напитаться последним ускользающим счастьем: поймать робкие теплые лучи солнца кожей, вдохнуть головокружительный запах талой земли, увидеть первые липкие листочки на деревьях, услышать неугомонный щебет брачующихся птиц.

Торжество пробуждения природы смешивалось в этом храме последних дней человеческой жизни с горем и грустью, и словно растворяло их, выдувало свежим сквозняком через открытые окна. Больничные запахи сменились на благоухание тюльпанов и мимоз, появившихся в холлах и палатах, на ароматы обещанного лета, на запахи зарождающейся жизни.

Пациенты хосписа, которые могли передвигаться, теперь при любой возможности старались выйти на улицу. Остальные просили родных или знакомых, чтобы вывезли их погулять. Общее оживление и ощущение простого незамысловатого счастья коснулось, казалось всех – болеющих и здоровых, персонал и посетителей. Настроение Любы в эти дни тоже улучшилось, улыбка регулярно появлялась на ее лице, и ей снова стало казаться, что она выздоравливает.

Сложно сказать, что действовало на нее сильнее – опьяняющее ли действие весны, либо те сверхвысокие дозы морфина, который она получала, но все чаще она заговаривала о своих мечтах: о том, как поедет домой, о том, как будет печь пироги, о том, как приедет помогать мне в огороде. Я слушала ее, но больше не старалась разубеждать. Ее мечты и разговоры казались грезами наяву, они делали ее счастливой.

Ее тело все больше отказывалось подчиняться ей, она уже не могла совсем сидеть, метастазы проросли в позвоночник, полностью обездвижив нижнюю часть тела. С каждым днем Люба худела. Все больше западали глаза, заострялись черты лица, опадали руки.

Иногда нам казалось, что в ее теле совсем не осталось жизни, она переставала есть и пить, поэтому мы начинали думать, что Люба вот-вот готова уйти от нас. Но проходил день-два, и словно очнувшись от сна, она возвращалась к своей кипучей деятельности: звонила Ане, общалась с персоналом, принимала процедуры, кушала, болтала с соседями по палате или смотрела телевизор.

Я привыкла бывать в хосписе довольно часто, и теперь мне стало даже нравиться сюда приезжать. В этом месте царила волшебная атмосфера, которую мне никогда не приходилось наблюдать ранее в государственных учреждениях, – любви, заботы и какого-то необыкновенного тепла.

Можно было подумать, что ты находишься в каком-то элитном санатории, где каждый готов быть тебе полезным, где о тебе по-настоящему заботятся, где стараются сделать для каждого человека, будь ты пациент или гость пациента – хорошо.

Светлые и просторные палаты, современные кровати, по-домашнему уютная мебель заставляли забыть о том, где ты находишься.  Здесь можно все – приносить животных и приводить шумных детей, приходить ночью или днем, просить о помощи и получать ее.

Здесь стараются исполнить любое желание: однажды Люба мечтательно сказала, что ей хотелось бы поесть свежих ягод, и уже к утру на ее тумбочке стояли разнообразные ягоды. Такая слаженная и совершенно нереально прекрасная работа – заслуга персонала и волонтеров благотворительного фонда «Вера».

Хоспис стал для меня тем самым местом, который заставил пересмотреть свое отношение к смерти – перестать ее бояться и научиться думать о ее приближении намного спокойнее. Там не страшно провести последние дни. Это не то же самое, как умирать  в больнице, где ты никому не нужен. И совсем иное, чем уходить дома, где необходимость сложного ухода ложится на плечи близких тебе людей.

Когда зацвела сирень, волонтеры смогли вывезти на улицу Любу прямо на кровати. Мы были крайне испуганы, когда в тот день не нашли ее в палате. Исчезла и Люба, и кровать. Хорошо наша тревога была тут же развеяна кем-то из персонала: «Люба гулять пошла».

С того дня гулять Люба стала выходить почти каждый день. Волонтеры устраивали пикник во дворе хосписа – привозили чай, конфеты и много других сладостей, и каждый посетитель, сотрудник, и, конечно, пациент, мог присоединиться к этому импровизированному празднику. Заговорили даже о том, что неплохо было бы даже пожарить шашлык.

В один из таких дней мы, я, Аня и Хайам сидели на улице с Любой поодаль от основной массы людей. Вдруг Люба как-то побледнела, на ее лице выступил пот, голова в один момент скатилась набок, и женщина отключилась. Слабое дыхание едва прослеживалось. Хайам пытался разбудить Любу, кричал, тряс, тормошил, даже попытался похлопать по щекам, чему я воспрепятствовала. «Не надо, Хайам, не тронь, не надо».

Аня испуганно стояла рядом. Я попыталась ее успокоить, сказав, что мама уснула из-за недавней дозы лекарств, но сама я в этом уверена не была. Подошел какой-то медбрат, посмотрел Любу, пощупал пульс: «Она слишком слаба. Просто будьте рядом».

Мы долго молча сидели под цветущими деревьями. Хайам плакал и в полголоса читал молитвы. Аня в оцепенении молчала. Я, признаться, никогда не была в подобных ситуациях, и ощущала растерянность: как себя вести, что говорить, что делать. Мы знали, что Люба уходит от нас. Мы мысленно прощались с ней в эти минуты.

Как вдруг она открыла глаза и сказала Хайаму:

— Нет, ну не даст поспать, а. И бубнит, и бубнит на ухо свои молитвы.

Нет, Люба, определенно, так просто сдаваться не собиралась.

Глава 10. Крах.

Еще в середине апреля у нас закончились деньги, которые мы могли тратить на аренду квартиры, и в очередной раз остро встал вопрос о необходимости переезда Ани и Нади к нам домой. Люба, как всегда, была против, и Хайам ее поддерживал, но в этот раз на нашей стороне был железный аргумент: денег больше нет. Мы предложили оплатить еще один месяц аренды Хайаму. Это предложение помогло ему быстро перейти из стана «против» в стан «за».

Вскоре удалось уговорить и Любу. Так как она все время говорила о своем скором выздоровлении, нам пришлось пообещать ей, что как только она соберется вернуться домой, мы сможем арендовать для нее новую квартиру. Кажется, ее это несколько приободрило. Я кинула клич в Фейсбуке и нашла друзей, готовых помочь мне с переездом. В тот же день мы оповестили руководство школы о том, что Аня больше не сможет приходить на учебу.

Майские праздники пролетели незаметно. Наступило 15 мая. В тот день мы встали рано. Дима приготовил завтрак, мы проводили девочек в школу, а сами с Нютой (так мы теперь называли Любину Аню), начали собираться к ее маме в хоспис.

Димка поцеловал меня, прошептал нежные слова на ушко и умчался на работу. Я знала, что в 12 часов он должен встретиться со своей бывшей женой у нотариуса, чтобы подписать кое-какие документы.

На вечер мы договорились с Димой сходить в ресторан. В последнее время мы редко куда-то ходили и ездили. Мы отменили два отпуска, один из которых был на море, а другой, как я мечтала – в горы на лыжах. Мы не звали друзей и сами не ходили в гости. Мы постоянно, угнетаемые прогнозами врачей, ждали неминуемого «вот-вот» и «на этой неделе». Но сегодня мы решили сделать исключение, разбавив однообразные будни маленьким «свиданием».

И вот мы в хосписе. Закончилась утренняя прогулка, настало время обеда. Услужливый персонал угощает обедом и меня. Я жду звонка от Димы, как мы с ним договаривались, чтобы распланировать вечер. Я знаю, что его встреча у нотариуса закончена, что он давно был должен мне позвонить, но звонка все нет. Я набираю номер сама – он не берет трубку. Не перезванивает. Через какое-то время телефон оказывается и вовсе отключенным. Меня начинает бить нервная дрожь.

Дело в том, что Дима по Москве передвигается исключительно на мотоцикле, и я не раз его ругала за его излишне лихой стиль вождения. Не появляется он и на работе. Ближе к вечеру, после множества бесплодных попыток с ним связаться, я начинаю терять самообладание. Люба замечает мое состояние:

— Лен, что случилось, на тебе лица нет. Все в порядке?

— Надеюсь, что да, Дима давно не отвечает на телефон. Он на мотоцикле, я очень волнуюсь, что с ним могло что-то случиться.

Теперь мы начинаем волноваться вместе. В седьмом часу вечера мой телефон оживает. Димка. «Слава богу, жив», — проносится у меня в голове.

— Алло, милый, алло. Что случилось, почему ты не звонишь, почему не отвечаешь? Где ты, что с тобой? Мы все уже тебя ищем.

— Прости, я не знал, как тебе сказать. Я… решил уйти.

— Но… Как… Как уйти, куда? Что случилось? В каком смысле?

— Я… так решил. Я не могу объяснить. Я сам не понимаю.

— Ты… что ты говоришь. Как? Но дети, Люба, все это, – я теряю дар речи, слова перестают вязаться в голове, все плывет перед глазами, и я хватаю ртом воздух. – Ты… ты что, помирился с бывшей женой? Или у тебя еще кто-то есть?

— Нет, она тут не причем вообще. И у меня никого нет. Если позволишь, я бы хотел вам помогать иногда. Я по-прежнему тебя люблю.

— Любишь, но уходишь? Ты точно решил? Я ничего не понимаю.

— Да. Прости. Я сейчас заберу вещи.

Ноги подкашиваются. Гул в ушах.  Мир рушится вокруг. Я скидываю вызов, забиваюсь в дальний угол коридора, по стене стекаю на пол и начинаю молча рыдать.

Я вижу, что Нюта уже ищет меня, но не хочу показываться ей в таком состоянии. Она, тем не менее, находит меня, и спрашивает, почему я не иду к ним.

Пытаясь говорить ровно, я обещаю скоро прийти. Я вижу, что она заметила мои зареванные глаза и трясущиеся руки. Вскоре она возвращается и просит вернуться в палату, потому что мама за меня волнуется. Скрываться нет смысла, я понимаю, что мне все равно придется что-то рассказать. И я, слово за слово, рассказываю все Любе. Она жалеет и поддерживает меня, а я, уже не пытаясь скрыть слез, беззвучно плачу навзрыд.

Снова звонит телефон. Это Надя.

— Мам, тут старшей Ане плохо. У нее сильные боли в животе. Она кричит от боли!

Как я уже говорила, у меня теперь дома три дочки Ани.

— Вызывайте скорую, я еду.

Наскоро распрощавшись с Любой, с чувством вины за то, что вылила на Любу свое горе, тем самым явно расстроив ее, мы с Нютой едем домой. Москва стоит в пробках, поэтому продвигается медленно. Но и скорая, судя по всему, к нам не спешит. Потратив два часа на дорогу, мы подъезжаем к дому. У калитки стоит только что приехавшая скорая и машина Димы. Вот и сам Дима – он выносит вещи.

В гостиной стонет Аня, врачи с порога просят собрать ее вещи для госпитализации и найти полис. В висках стучит. Скорая. Димка. Опустевший шкаф. Растерянные дети.

«Нет, если решил, лучше уходи сейчас, я справлюсь». Врачи. Страх. Непонимание. Боль в груди. Ощущение сгущающегося мрака и безнадежности охватывает меня, тяжесть в затылке, пульс в ушах. Все тонет, кружится и меркнет. Все это – не со мной.

Фото — liveinternet.ru

Читать окончание рассказа.