«Официально стать родителями Максима мы смогли только через год»

Когда Юлия нашла своего сына, она не подозревала, что им с мужем еще год придется бороться за мальчика в суде. Приемная мама поделилась с нами своей историей усыновления

Максим пробыл без мамы всего две недели, нянечки не оставляли его одного. И тем не менее первые два месяца дома это был суровый молчаливый мужичок.

Я поставила вопрос ребром

У нас был счастливый и стабильный брак, но завести детей никак не получалось. После множества безуспешных попыток я решила взять приемного ребенка.

Муж поначалу был категорически против. Он вообще относился к детям прохладно, отчасти из-за неудачного опыта в предыдущем браке.

После долгих разговоров я поставила вопрос ребром: либо мы вместе берем ребенка, либо я ухожу и пробую сама стать приемной мамой. Муж согласился пройти со мной ШПР.

Читать также — Стоит ли уговаривать мужа усыновить ребенка: три мнения

Обучение в ШПР хорошо повлияло на нас обоих. Несмотря на то, что супруг относился к обучению скептически и ни разу не принимал участие в групповых заданиях и тренингах, он поменял свое отношение к приемным детям, пожалел, что так мало внимания уделял своим кровным детям в первом браке. Он часто общался с психологами ШПР, и я думаю, что они раньше него увидели в нем хороший отцовский потенциал.

Интересное задание в ШПР

Я была непоколебимо уверена, что мы найдем своего ребенка легко и быстро. Никакие рассказы о том, что детей нет и люди стоят годами в очереди, меня не пугали и не останавливали.

У меня были свои четкие критерии: здоровый ребенок любого пола возрастом до года, полностью отказной, без проблем со статусом.

Мы также рассматривали контактных детей, чьи родители ВИЧ-инфицированные или носители гепатита, зная, что при правильно проведенных родах болезнь не передается.

Как-то у нас было интересное задание в ШПР. Мы разбились на две группы условных детей и приемных родителей. «Детям» присвоили разный возраст, статус, состояние здоровья и т.д., а задача «родителей» была найти «своего ребенка».

4 признака хорошей ШПР

Первый же «ребенок», к которому я подошла, оказался полностью соответствующим моему выбору.

Из всей группы я первая нашла себе пару.

В опеках говорили, что детей нет

Так вышло и в жизни. Максима мы нашли за 2 месяца. 10 сентября 2018 года нам выдали направление, я зарегистрировалась в региональной опеке и стала объезжать опеки нашего города.

Максим был, как говорится, «подарочным» ребенком.

Везде я столкнулась с равнодушием и незаинтересованностью сотрудников. Мне сразу говорили, что детей нет, и отправляли записываться в общую очередь, где я была не то двухсотой, не то пятисотой…

Только в одной опеке, куда я приехала уже в начале октября, девушка приняла меня, обо всем расспросила, просмотрела списки детей по своей базе и сказала, что требования у меня невысокие, поэтому мы сможем быстро найти ребенка. Я ушла оттуда со спокойным сердцем.

Мне дали подержать малыша

20 октября мы с мужем приехали в региональную опеку, где нам показали анкеты нескольких детей по нашим критериям. Но у каждого из них были проблемы со статусом, а я рассматривала только тех, от кого отказались все. Мне не хотелось отнимать ребенка через суд у его матери или родственников. Вскоре нам предложили посмотреть мальчика-отказника. У него была «неславянская» фамилия.

У нас были опасения, что ребенок будет слишком сильно отличаться от нас внешнее, и это породит в дальнейшем ненужные разговоры, а мы хотим сохранить тайну усыновления.

Но я все же решила съездить посмотреть ребенка. Мальчик был в соседнем городе, ему было немногим больше двух недель, он еще находился в больнице как контактный.

Читать также — 4 главных вопроса о группах здоровья детей-сирот

Я приехала – и увидела, что ребенок никак не будет выделяться внешне в нашей семье. Мне дали подержать малыша. Я взяла его на руки, сфотографировала для мужа.

До этого я никогда не держала таких крошечных детишек, очень страшно было как-то случайно навредить ему.

ИЗМЕНИТЬ НЕ ОДНУ ЖИЗНЬ

Я сказала, что проверю его медицину и приму окончательное решение. Забегая вперед, скажу, что диагноз ВИЧ-контактного с ребенка сняли через полтора года, сейчас он полностью здоров.

Пока мы оформляли оставшиеся документы, мне позвонили из той опеки, о которой я рассказывала выше, с предложением посмотреть новорожденного. Я ответила, что уже нашла ребенка, но этот звонок стал подтверждением моей уверенности в том, что проблем с поиском ребенка у нас не будет.

Помог муж

7 декабря, когда Максиму исполнился месяц, мы забрали его домой. Я взяла отпуск по уходу за ребенком, потом перешла на удаленную работу.

Мне было страшно и сложно из-за отсутствия материнского опыта. Моя мама тогда жила далеко от нас, и не могла приехать помочь, а муж поначалу отстранился и занял позицию наблюдателя.

Но вскоре не выдержал и начал принимать активное участие: у него уже был опыт со своими детьми, так что он не смог спокойно смотреть на мои не всегда удачные попытки кормить или укачивать ребенка.

Постепенно получилось так, что муж стал заниматься сыном едва ли не больше меня.

Вопрос с усыновлением оказался сложным

Максим был, как говорится, «подарочным» ребенком: не плакал, не капризничал, ночью спал, кушал с аппетитом, все шло по расписанию. Я даже удивлялась, что бывают такие идеальные дети!

Опека больше года не давала положительного заключения на усыновление, слепо следуя букве закона.

Но с его усыновлением оказалось не все так идеально. Нас заверили, что биологическая мать написала отказ, в графе «отец» стоял прочерк. В опеке сказали, что предполагаемый отец сидит в тюрьме.

К концу декабря мы подготовили документы в суд на усыновление, но наша районная опека ввела нас в заблуждение, сказав, что под Новый год все суды завалены заявками и нет смысла подавать свою. Мы отложили суд до января, о чем позже сильно пожалели.

Наступил 2019 год, и в январе нам позвонили из опеки Максима, расспросили, как дела, и сообщили, что предполагаемый отец узнал о ребенке и подал в суд на установление отцовства и дальнейшее восстановление в своих правах на ребенка. Его дело приняли к рассмотрению раньше нашего, поэтому рассмотрение усыновления приостановили.

В итоге все затянулось больше чем на год. Все это время мы оставались опекунами.

Бабушка Максима нашла наши координаты, позвонила мне и предложила встретиться. Они оказались разумными и порядочными людьми, приняли решение, что в нашей семье ребенку будет лучше, тем более, фактически мы для него настоящие родители, и забрать малыша означает нанести ему серьезную травму.

Судебная машина работала четко

Но судебную машину остановить было невозможно. Районная опека требовала от родственников официального отказа. Те по морально-психологическим причинам такую бумагу подписывать не хотели: они не претендовали на возвращение ребенка, но официальный отказ воспринимался ими как предательство.

Как выяснилось позже, до попадания в тюрьму отец намеревался найти и забрать сына, когда узнал о его существовании.

Он принял решение игнорировать назначенные заседания суда, чтобы дело закрыли автоматически из-за неявки истца. Тактика сработала.

Но опека еще год не давала положительного заключения на усыновление, слепо следуя букве закона. Даже судья не сразу смог убедить представителей опеки в том, что между всеми участниками дела достигнуто соглашение.

Готова взять в семью еще ребенка

В декабре 2019 года мы снова подали документы, кстати, их у нас приняли прямо перед праздниками без всяких проволочек, и наконец, в феврале 2020 года мы официально стали родителями Максима.

Счастливым может стать только свободный человек, выросший в атмосфере любви и принятия.

Все время, пока тянулось разбирательство, наша семейная жизнь шла своим чередом. Макс рос шустрым, умным, развитым ребенком. Внешне он очень симпатичный: соболиные брови, длиннющие ресницы.

Муж в нем души не чает, говорит, что ему даже неловко, что он никогда не испытывал таких чувств к собственным детям в таком же возрасте. Я думаю, все приходит со временем и с опытом, особенно если он положительный.

В год и восемь Максим пошел в частный садик, недавно мы переехали туда, где более мягкий климат, все у нас идет так, как должно быть.

Я с радостью взяла бы еще кого-то, но муж пока совершенно не готов, говорит, что второго такого ребенка, как Максим, мы уже не найдем.

Вроде бы всего 2 недели без мамы

Максим пробыл без мамы всего две недели, нянечки не оставляли его одного, брали на руки, если он плакал. И тем не менее первые два месяца у нас это был суровый молчаливый мужичок, который почти не плакал и не заявлял о себе.

Даже эти две недели в относительно хороших условиях повлияли на психику ребенка, что тогда говорить о более долгом пребывании детей в системе! Конечно, они как минимум затормаживаются в развитии.

В детдомах детей, как детали на заводе, подгоняют под удобство системы, либо они вынуждены сами подстраиваться, чтобы выжить. В отличие от семьи, у них нет свободы выбора, принятия решений, осуществления желаний, а главное – нет любви и поддержки, которую дают родители.

А счастливым может стать только свободный человек, выросший в атмосфере любви и принятия.

Фото — из семейного архива Юлии.