Наталья Тупякова: «Я шла в школу и смотрела: нет ли брошенного младенца?»

Откуда у людей берется чувство долга по отношению к детям-сиротам? Что отвечать тем, кто считает, что приемные родители корыстны? Об этом рассказывает Наталья Тупякова, мама четверых детей, трое из которых — приемные.

Трудная известность

Наталья Тупякова — известная фигура в сообществе приемных родителей. И вне его тоже. В 2014 году внимание Натальи привлекла история борьбы за Надю, детдомовскую девочку с тяжелой инвалидностью. Надю не хотела отпускать из детского дома директор, считавшая, что девочке будет лучше в сиротском учреждении. Внимание общественности помогло, и сейчас Надя живет в семье Тупяковых, состояние девочки с тех пор значительно улучшилось.

Через год имя Натальи снова замелькало в информационном пространстве в связи с историей Матвея. От малыша отказалась кровная мать, он получил серьезные ожоги в детской больнице. Наталья была готова забрать ребенка, но она была не единственным кандидатом. Опека тогда отдала предпочтение другой женщине, которая стала мамой для Матвея. История с Матвеем была топовой в сводках новостей, несколько месяцев она не сходила с экранов телевизоров и с Интернет-сайтов.

Именно тогда мало знакомые или совсем незнакомые с воспитанием приемных детей люди стали обвинять замещающие семьи в корыстном умысле: мол, взял под опеку ребенка, государство платит ему опекунское вознаграждение — значит, есть желание обогатиться.

Такое «внимание» выдержать очень трудно. «Я почти полгода после всего этого болела, восстанавливалась, — рассказывает Наталья. — Залегла на дно, жила в режиме сбережения. Пережить тяжелую историю помогли друзья и родные — мама и сестра».

У Натальи уже были приемные дочери Ариана и Надя, кровный сын Рудик. Все они поддерживали маму. После всего этого еще детей Наталья брать в семью не планировала. Но чуть больше года назад в семье появился Глеб — «масик», как зовет его приемная мама.

«На себе испытала ощущение сиротства»

У Глеба нет особенностей здоровья, как у Арианы и Надежды (обе девочки с аутизмом), но зато много особенностей поведения (все, что пугает в детдомовских детях, Глеб и «выдает», скрывая израненное сердце от новой боли) — до того, как он попал к Тупяковым, его несколько раз возвращали в детский дом. Собственно, чтобы этого не случилось снова, Наталья и взяла Глеба.

Глеб.

Однажды мне написала моя знакомая, психолог школы приемных родителей (ШПР), специализирующаяся на возвратах: вот, мальчика возвращают, — рассказывает Наталья. — Стали искать ему новую семью по своим знакомым приемным родителям — в итоге, моя знакомая нашла. Там была ресурсная семья: родители — психологи, кровные дети — взрослые, а еще бабушки и дедушки. Большая трехкомнатная квартира, дача, машина. Но через два месяца они тоже мальчика вернули.

Знакомая мне снова написала: «Чувствую себя виноватой. Что делать?» И я решила, что заберу ребенка на время, пока ему не найдут семью. Если бы он оказался в детском доме, уже не маленький, с двумя возвратами, то его шансы найти семью резко бы упали».

Наталья была не уверена в успехе — ей казалось, что даже временную опеку над ребенком ей не дадут, но считала: «Что-то сделать я была должна для мальчика. Хоть что-то, не могла поступить иначе».

Опека внезапно согласилась, Глеб поселился у Тупяковых.

«Не могла поступить иначе». Смысл подобного долженствования многим людям не вполне ясен — ведь даже взять котенка бывает непростым решением, а тут — человек, подросток отнюдь не с простым характером. Откуда появляется этот огонь долга?

Ариана.

«Когда мы брали первого ребенка, Ариану, у меня все было классически: хотелось здоровую, славянку, до трех лет, — рассказывает Наталья. — Уже когда я ехала ее забирать, выяснилось, что у нее инвалидность. Что было делать? Мы со старшим сыном уже привыкли к мысли, что она наша, и я ее забрала — такую, какая есть».

Наталья говорит, что по Ариане можно было писать энциклопедию по видам депривации. Девочка почти не говорила и не реагировала на людей, у нее не было привязанностей.

«Вместе с ней я поняла, что это значит — отсутствие семьи. Окунулась в ее горе — и на себе испытала ощущение сиротства. Я понимаю, что это значит для ребенка — как меняется его душа, как ломается судьба. Это очень страшно. И когда ты понимаешь, что у тебя есть ресурс помочь, то вопрос — помочь или нет — не стоит».

«Когда я вижу, что у моего ребенка, несмотря на все его травмы, жизнь поворачивается к лучшему, появились предпосылки к овладению самостоятельности, что ребенок сможет научиться любить, отдавать, сможет заботиться о ком-то — это меня очень радует, — отвечает Наталья на вопрос, от чего замирает родительское сердце и становится понятно: все не напрасно.

«Даже неполная семья — в тысячу раз лучше, чем детский дом»

Наталья с детства хотела взять ребенка из детского дома. Но откуда именно возникло желание, она не помнит. «Помню только, когда шла в школу, смотрела по кустам — вдруг младенец брошенный лежит. Я бы его забрала. Лет 10−11 мне было».

Младенец в кустах девочке так и не попался — зато, когда она выросла, осуществила свою мечту, когда у нее был уже кровный сын. В детский дом она пошла, как говорит, «за дочечкой».

Рудик, кровный сын Натальи.

Не пытались ли ее отговаривать? Ведь дочку можно было бы получить более привычным путем, например, выйти замуж. «Пытались, конечно, — говорит Наталья. — Когда я приехала за Арианой, мне в детском доме говорили: «Зачем вам эта больная девочка, возьмите лучше вон того хорошего мальчика». Отговаривали долго. Сидели четыре часа подряд, обрабатывали меня — директор, врач дома ребенка. Это было из добрых побуждений, я думаю. Может, возврата боялись».

Претензий по поводу неполноты семьи Наталье не предъявляли. «Конечно, полная семья лучше, но это при условии благополучных отношений между взрослыми. Если выбирать между детдомом и неполной семьей, неполная семья для ребенка-сироты — в тысячу раз лучше».

Слово-триггер «опекунские» и разговор об этом вызывает у Натальи усталость — множество раз ее об этом спрашивали. Человек довольно сдержанный и деликатный, она не знает, какими еще словами развенчать миф о «корыстных» приемных родителях. «Какой смысл говорить разумные слова людям, которые не хотят слушать, а хотят уколоть или унизить?» — спрашивает она.