Московский эксперимент и ювенальная юстиция в России. Часть III

Функции опеки и попечительства в Москве в рамках эксперимента переданы департаменту соцзащиты. Это решение уже подвергли критике противники введения ювенальной юстиции. Что ждет столицу и детей-сирот теперь? Действительно ли в Москву придет та самая ювенальная юстиция? Эксперты фонда «Измени одну жизнь» подготовили серию публикаций по этой острой и актуальной теме.

В первой части статьи наши авторы выяснили, что законодательное регулирование, связанное с правами детей действительно изменилось. Во второй части рассказали о законах и практике ювенальной юстиции и социального патроната в Москве. Сегодня — заключительная часть материала о том, чем же станет новый эксперимент на практике.

Эксперименты и пилотные проекты

Сейчас, на фоне страхов и недовольств, начинает осуществляться т.н. «Московский эксперимент». Полномочия по опеке и попечительству несовершеннолетних были переданы столичному департаменту соцзащиты в октябре 2012 года. Согласно прогнозам департамента соцзащиты, из четырех тысяч детей, постоянно проживающих в сиротских учреждениях, останется чуть больше тысячи, остальных планируется вернуть в кровные семьи или определить на семейные формы устройства. Таких результатов ведомство намерено достичь благодаря новой модели работы в области социального сиротства, представленной на днях министром правительства Москвы Владимиром Петросяном.

К 2016 году в столице останется всего 33 стационарных учреждения для детей, оставшихся без родителей. Они станут теперь именоваться «многофункциональными центрами содействия семейному воспитанию». Существующие сегодня 11 социально-реабилитационных центров для несовершеннолетних, 21 детский дом, 9 школ-интернатов и 17 домов ребенка к 2016 году планируется перепрофилировать в 33 многофункциональных центра содействия семейному воспитанию – по три на каждый округ. При этом реорганизации подвергнуться также и коррекционные школы и детские дома.

При этом, соцзащитники отмечают, что в столице слишком высок процент лишения родительских прав и неоправданно редки случаи их ограничения. Так, по словам Владимира Петросяна, в 2012 году в городе стало больше на 1,7 тыс. детей, чьи родители были лишены родительских прав. А случаев их ограничения — всего лишь порядка 190.

Один из наиболее важных и значимых элементов в этой программе — ранее выявление так называемых «неблагополучных семей». Эту работу департамент соцзащиты намерен возложить на центры и отделения социальной помощи семье и детям. «Необходимо изменить сам подход к этой работе. Сегодня она строится по заявительному принципу, в ожидании, когда семья обратиться за помощью сама. Но зачастую семьи сами не понимают, что находятся в глубоком кризисе», — подчеркнул Петросян. Вероятно, им все объяснят. Не сам Петросян, так другие компетентные граждане.

Финансовая сторона Московского эксперимента

Ведомство намерено увеличить размер выплат гражданам, взявшим на себя воспитание детей-сирот, непростых с точки зрения семейного устройства. Так, за подростков от 12 до 18 лет планируется ежемесячно выплачивать не 12 тыс. рублей, как было раньше, а 20 тыс. рублей, то есть, порядка 240 тысяч рублей в год. Возрастут и ежемесячные выплаты за усыновленных братьев и сестер возрастут до 23 тыс. рублей на каждого ребенка, а за детей-инвалидов опекунские семьи, усыновители или приемные родители будут получать по 25 тыс. рублей. Правда, окончательное решение правительства на этот счет пока не принято, заметил Петросян.

Однако все познается в сравнении. Затраты на осуществление профилактической работы с одной семьей в форме социального патронажа в течение года в субъекте Российской Федерации составляют 257 420,2 рубля, что несколько больше выплат опекунам, у которых один ребенок. Но профилактическая работа – не рекордсмен по затратам.

Относительно стоимости содержания детей в детдомах – сошлемся на Павла Астахова. «Я в ужасе, когда я приезжаю в Красноярский край, по северам езжу, смотрю: два миллиона на содержание ребенка на севере Красноярского края в год. Два миллиона! Представьте себе, это семьдесят тысяч долларов. У нас есть такие семьи, которые тратят семьдесят тысяч долларов на одного ребенка?» — говорил он.

Пособие же одиноким матерям, имеющим детей от полутора до трех лет, составляло год назад в Москве, в самом обеспеченном регионе страны, 38 тысяч рублей в год.

Итак. Мы имеем следующую картину: одинокие матери в Москве получают пособие на ребенка в размере 38 тысяч рублей в год, опекуны подростков в Москве будут получать 240 тысяч в год, профилактическая работа с неблагополучными семьями оценивается  примерно в 257,5 тыс. рублей в год, а содержание одного ребенка в детском доме в некоторых районах России обходится в 2 млн рублей.

Иначе говоря: в России существует система детских домов, которая получает за одного ребенка в год в 50 раз больше, чем мать-одиночка. А профилактическая работа с неблагополучными семьями оценивается более чем в 6 раз дороже, нежели пособие тем же матерям. И почти в 6 раз больше матерей-одиночек будут получать опекуны. Есть ли разум в таком распределении денег и, если он есть, то чей и какой это разум?

Получается, что матери-одиночке выгоднее сначала включиться в профилактическую работу разного рода социальных служб с собой, на условии «отката» от органов опеки, затем сдать ребенка в детдом, — также при условии «отката» от директора, — а затем оформить опекунство над своим ребенком. Правда, последнее закон сделать отказницам от своих детей запрещает, но в схему можно включить бабушку или сестру, и они вполне законно могут стать опекунами.

Прекрасные мечты и кошмары сбываются?

Помимо прочего, Московский эксперимент осуществляет один из основных страхов противников ювенальной юстиции. Даже не органы опеки, а бывшие и перепрофилированные детские дома становятся «многофункциональными центрами содействия семейному воспитанию». А управляет всем процессом департамент социальной защиты.

Вот что пишет известная противница системы ювенальной юстиции  Анна Кисличенко: «Наверно, кто-то уже знает, что московское сиротство перевели в качестве эксперимента в ведение соцзащиты. В рамках реализации региональной Национальной стратегии в интересах детей Москву поделили на 119 территорий. К 1 мая уже на 58 участках начнут деятельность соцработники, задачей которых будет выявление неблагополучия и насилия в семьях. Каждый соцработник будет окормлять 20-25 детей, которых он обязан будет знать лично. В его обязанности будет входить хождение по детсадам и школам с целью выявления неблагополучия и насилия в отношении детей».

Московский эксперимент фактически осуществляет на практике еще не принятый закон о социальном патронате. Дело не только в том, что департамент соцзащиты теперь командует органами опеки. Проблема в том, что опять добрые намерения напарываются на известную и проторенную дорогу в ад. Например, интересна статистика изъятия детей из семей.

Анна пишет: «В Москве в прошлом году было изъято 5000 детей. Но из 5 тысяч случаев оформлены именно как изъятие лишь… 26 случаев. Остальные проходили или как «обнаружение безнадзорного», или родителей в опеке или ПДН обманом заставляли подписывать разрешение на размещение ребенка в приют, а потом им говорили, что вот вы сами же подписали. Это вызвано тем, что процедура изъятия очень сложная, и ее никто не хочет выполнять по закону». Эти цифры не совпадают с приводимыми  Петросяном, но нет оснований сомневаться ни в тех, ни в других. Как всегда, по-разному считали. Даже некоторые государственные ведомства дают разную статистику, обосновывая это разной методологией подсчетов…

А может быть, стоит несколько переставить акценты? Не подстрекать чиновников выискивать якобы «неблагополучные» семьи, чтобы получать – фактически — деньги за каждую, а дать чуть больше самим семьям, чтобы они стали чуть менее неблагополучными?

А что же происходит с первой, наиболее исторически старой, частью ювенальной юстиции, которая – о том, чтобы обращаться с детьми и подростками при судопроизводстве несколько иначе, чем со взрослыми гражданами?

Ювенальная юстиция, против которой никто не станет возражать

Как мы уже говорили, ювенальная юстиция в той или иной форме существовала и существует практически во всех странах, включая СССР и РФ. Если иметь в виду именно судебную составляющую ювенальной юстиции, то она появилась в «цивилизованных» странах с 20-х годов ХХ века. И в России не так давно было совершено определенное движение власти в сторону гуманизации судов для несовершеннолетних, — с возможностью их последующей полной реабилитации.

Сторонники такой практики получили в свое время от государства даже отдельно выделенные экспериментальные пространства (например, в Ростовской области), где энтузиастам действительно удалось достичь впечатляющих результатов. Мальчики и девочки,  совершившие правонарушения разной степени тяжести, оказались не в пространстве колонии, где репертуар отношений между людьми крайне ограничен, а в ситуации, где возможны разные исходы. И проблема в том, что сейчас при наложении «вето» на все программы, маркированные ярлыком «ювенальные», этим экспериментальным площадкам и людям, работающим там, придется очень не просто.

Первый в России ювенальный суд был создан в Таганроге в 2004 году. Суд находится в отдельном здании, планировка помещений которого соответствуют рекомендациям Минимальных Стандартных правил ООН, касающихся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних («Пекинские правила»-1985 г.). В суде расположены кабинеты судей и их помощников с функциями социального работника, а также специально оборудованный зал судебных заседаний.

В качестве образца для ювенального суда использовался опыт Канады, конкретно, образцом стал ювенальный суд города Монреаля, провинции Квебек. Это — суд без решеток и специальной «клетки», отделяющей подростка от остального мира. Такой ювенальный суд – это не только особым образом спланированные помещения, а прежде всего отход от карательного метода правосудия в отношении несовершеннолетних, принятие и соблюдения международных принципов права, попытка внедрения элементов восстановительного правосудия, где важно не покарать, а перевоспитать.

Цель такого урока в суде – превратить первую встречу несовершеннолетнего правонарушителя в последнюю, что в интересах и его самого, и общества.

Резюме статьи

Пришло время сделать выводы из всех 3-х частей нашей статьи. Что-то придется вновь повторить, а что-то выпустить из резюме, но мы потому и решились написать такой основательный текст, что проблема ювенальной юстиции в России – очень сложная и неоднородная в своих разных составляющих. А «Московский эксперимент» поневоле заставляет задуматься о многом.

На наш взгляд, наиболее актуальной частью ювенальной юстиции является гуманизация судебной системы для несовершеннолетних. Политизация темы привела к тому, что именно эта часть ювенальной юстиции оказалась если не под запретом, то – явно ущемленной в развитии.

Вторжение же государства и разного рода экспертов и доброхотов на территорию семьи мы считаем разрушительным и общественно неприемлемым, как бы такое вторжение не обосновывалось. Нет никаких оснований считать, что люди, получившие любого качества образование, в состоянии разобраться в проблемах семьи за 5-20 часов лучше, чем сама семья. Или даже за год.

Известный тезис Бармалея: «Вы все будете у меня счастливенькими, а если не будете – я вас всех в бараний рог согну» — явно неприменим в сфере семейных отношений. Любые попытки разрушения любой семьи, дети в которой и так оплачивается государством в 50 раз меньше, чем дети в детских домах, — социально опасны. Простите за банальность, но семья – ячейка общества. Ни органы опеки, ни трудовые коллективы такой ячейкой не являются. Из них общества не построить.

Страхи и опасения противников ювенальной юстиции имеют совершенно реальные основания и это никак нельзя игнорировать. Корпус принятых законов и тех, которые будут неизбежно приняты – крайне несовершенен и должен рассматриваться исключительно и только как некое юридическое обстоятельство, нуждающееся в изменении и совершенствовании. Главное, на что остается рассчитывать – на здравый смысл и этику тех людей, которые будут руководствоваться этими законами в своей практике.

Как это будет происходить — отчасти покажет «Московский эксперимент». Остается надеяться, что все выказанные опасения не подтвердятся на практике и, будучи критиканами по натуре, мы были бы только счастливы убедиться в том, что семейное устройство сирот и профилактика проблем неблагополучных семей  наконец-то налаживаются.