Детки в клетке: должен ли ребенок сидеть в тюрьме вместе с мамой?

Что лучше для ребенка: «отбывать наказание» вместе с мамой или жить в детдоме, а воссоединяться с родительницей только после ее освобождения? Мнения приемных родителей и экспертов — в материале корреспондента фонда «Измени одну жизнь». 

Дети могут находиться в домах ребенка при исправительных колониях до 3 лет. Фото — russia-reborn.ru

Светлана Строганова, многодетная приемная мама:

«В нашей стране при некоторых колониях есть дома ребенка, где родившиеся в тюрьме дети заключенных женщин могут находиться до трех лет вместе с мамой. Ну, как вместе? В доме ребенка, куда мам пускают — когда на час в день, когда на 4 часа. Иногда не каждый день.

Есть около 30 комнат для совместного проживания матери и ребенка (всего количество детей заключенных в 13 домах ребенка при исправительных колониях (ИК) — около 700), это очень важно и для развития ребенка, и для реабилитации матери, если мы хотим на выходе из колонии получить не закоренелую преступницу, а социально адекватного человека.

Истории некоторых девушек-заключенных потрясают. Приходя в колонию наркоманками и мошенницами, ведущими асоциальный образ жизни, они становятся заботливыми мамами, бросают даже курить, мечтают о нормальной жизни, о семье, о будущем для себя и ребенка. Ведь, по идее, таким и должен быть результат работы пенитенциарной системы, да?

Дети могут находиться в домах ребенка при ИК — до 3 лет. Как только им исполняется 3 года, их должны забрать родственники или их переведут в детский дом, где они, по словам сотрудников домов ребенка или тюрем, будут ждать освобождения матери.

Если речь идет о комнатах совместного проживания матери и ребенка, представьте, что происходит, когда ребенку исполняется 3 года: мать отправляется в колонию, ребенка забирают (одного, незнакомые люди) и перевозят в неизвестное место, где нет мамы, где он никому не нужен по большому счету. Ребенок переживает страшную травму, и, как правило, с этой травмой в детском доме работают очень просто — наказывают, чтобы не орал. Могут связывать. Ребенок писается и отказывается от еды — за это тоже следует наказание.

Мама продолжает сидеть, но уже в тюрьме и в соответствующем окружении, ребенок продолжает находиться в детском доме. Через несколько лет он превратится в типичного травмированного детдомовского ребенка — даже из самых славных ангелочков получаются неплохие манипуляторы, вруны, воры, насильники, циники и т.д.

Как усыновлять ребенка, если родная мать в тюрьме?

Мама выходит, но за несколько лет она уже отвыкла от того, что она мама, а ребенок уже превратился в того, с кем и опытные приемные родители, прошедшие специальную подготовку, справляются иногда с большим трудом. А уж неподготовленная, беспомощная, не социализированная мама только после отсидки…  Часто таких детей мамы или не забирают, или забирают и обратно сдают. И они уже остаются в детском доме до 18 лет. Потом выпускаются. Совершают преступление. Садятся. Рожают детей, и история повторяется.

Есть ли решение? Слышала разные предложения:

— Не давать реальные сроки беременным и матерям (согласна, что, может быть, необходимо некоторое послабление при не очень серьезных преступлениях, но прикрываться детьми, совершая преступления, не должно, на мой взгляд). В этом варианте есть много минусов. Хотя есть и аргументы «за».

— Разрешать детям проживать с матерями до конца срока, положенного матерям. Есть в этом определенный смысл. У матери не пропадает мотивация, ребенок под присмотром. Фактически речь идет о детском доме при колонии, как продолжении дома ребенка. Но недавно, например, на заседании президиума «Матерей России» прозвучала фраза о том, что «тогда это что же получается — ребенок сидит в тюрьме все свое детство и юность, если мама сидит долго или пожизненно? Так не должно быть!»

Я, честно говоря, не знаю, понимают ли дети, что они сидят в тюрьме? От чего они больше будут страдать: от того, что на заборах их «дома» колючая проволока, или от разлуки с матерью? Будет ли им вред от того, что их дом ребенка или детский дом, по сути, находится на зоне?

— Передавать таких детей в фостерные семьи. Понятие малоизвестное в нашей стране. Это временные приемные семьи, которые берут таких детей на время. А когда матери выходят, они детей им возвращают. По сути, это приемные родители, которые создают ребенку обстановку, близкую к семейной (не до конца семейная, т.к. и ребенок, и родители осознают конечность их совместной жизни). Идеальный вариант, если семьи будут соответствующим образом подготавливаться, отбираться, обучаться и сопровождаться именно для такого рода взаимодействия с ребенком. Вот тут «затык» — у нас и обычных-то усыновителей младенчиков не всегда хорошо готовят, а уж что говорить про такой серьезный вариант.

Сложно представить самого себя в роли фостерного родителя: взял ребенка, прикипел к нему, ребенок привык ходить в хороший сад/школу/кружки, у него появились друзья и близкие люди, бабушки-дедушки его любят, а через 4 года, к примеру, ему надо уходить к освободившейся «сиделице», у которой плохо с жильем, нет работы, и уж точно она не будет заниматься с ним виолончелью или большим теннисом.

Вот, к примеру, девочка Вика. Мечта любого усыновителя: здоровая, симпатичная, хороший характер, разучивает стихи, любит рисовать… Но есть одно «но» — мама будет сидеть до 2020 года. А значит, что когда она выйдет, девочку, возможно, придется вернуть. А может быть, и нет — далеко не всегда мамы забирают своих детей, часто они бывают им нужны, как средство добиваться условно-досрочного освобождения (УДО).

Но бывает, что они выходят, объявляются, обещают ребенку «золотые горы», ребенок ждет, а мамочки пропадают — находят себе мужчину (а с ним и жилье), беременеют (чтобы уж мужчина никуда не делся), а на имеющегося ребенка «забивают» или еще какое-то время кормят его завтраками, а потом уже «забивают»…

У ребенка начинается сильный стресс. Ребенок начинает злиться на приемных родителей — а кого ему еще винить? Мама — по умолчанию хорошая. Он мстит им. А если мама еще год или два жилы тянет, то жизнь всей семьи становится очень сложной.

При этом (та-дам!), как только мама освобождается, приемному родителю прекращаются выплаты — не тогда (если) мать заберет ребенка, а сразу, как вышла из тюрьмы. Он становится безвозмездным опекуном, получая некоторое пособие на детей (от 3 до 16 тысяч рублей в месяц). Идеальный вариант, конечно, когда есть какая-то служба, по социализации «откинувшихся». Тогда эта служба помогает кровной матери получить работу, решить проблемы с жильем, возможно, нужна будет работа психолога, а служба сопровождения приемного родителя помогает кровному ребенку и опекуну сработать на воссоединение кровной семьи. Но это —  утопия.

Пока у нас даже не прописано четкого механизма, как происходит возврат ребенка в этих случаях. Органы опеки сами часто не очень представляют, что нужно делать. С одной стороны, мать прав не лишена, с другой — а куда и как ей его возвращать, и будет ли это в интересах ребенка?

Быть таким приемным родителем нелегкое дело. Попробуйте прикинуть на себя — смогли бы на такое решиться? А за 3 тысячи рублей в месяц, как в некоторых регионах? А за 8? А за «сумасшедшие» 16 тысяч в месяц в «зажравшейся» Москве?

Смешно в поступках таких приемных родителей искать корысть, как теперь это модно стало преподносить в СМИ — вероятно, людям сложно поверить, что кто-то готов пожертвовать своим комфортом и временем для «чужого» ребенка.

Я знаю нескольких приемных мам, которые берут детей, и знают, что в какой-то момент их нужно будет отдать, а некоторые уже и отдавали. Это по-настоящему круто. Спасибо им».

Яна Леонова, исполнительный директор БФ «Измени одну жизнь»:

«Ситуация с мамами и детьми, находящимися в местах лишения свободы, очень сложная. С одной стороны, дети отбывают наказание вместе с мамами (весь их мир ограничен территорией колонии), с другой стороны, эти дети, как и все остальные, остро нуждаются в маме.

Я убеждена, что контакт ребенка с мамой где бы она не находилась, это самое важное. Ребенку абсолютно все равно где он находится, если он под защитой мамы.

Помимо этого, связь, которая формируется между матерью и ребенком (при условии постоянного общения с ребенком), дает шанс обоим к дальнейшей нормальной жизни. Ни для кого уже не секрет, что прекрасные условия институциональной заботы в доме ребенка травмирует ребенка сильнее, чем нахождение вместе с мамой, пусть даже за решеткой. Совершенно адекватно, на мой взгляд, обеспечить  в колониях право ребенка находиться рядом со своей мамой.

Исходя из того, что в настоящее время мало, где практикуют налаживание той самой связи между ребенком и осужденной мамой, часто получается ситуация, что ребенок, воспитывающийся в доме ребенка, а затем в организации для детей-сирот, имеет мало шансов на семейное устройство. Мама отвыкает от ребенка, ребенок ждет, но обычно, по окончании срока наказания, мама не появляется. Для ребенка это — большой удар.

Что касается так называемых фостерных семей или профессиональных семей — конечно, вариант ухода за ребенком в ситуации, максимально приближенной к семейной, предпочтительнее, нежели в системе коллективного воспитания. Но здесь есть несколько сложностей.

Во-первых, профессиональных семей совсем немного, в масштабах страны (пока только существуют единичные проекты), во-вторых, нельзя забывать о чувствах и эмоциях ребенка, в-третьих, при условии нарушенной связи между мамой и ребенком, туманности перспектив у освободившейся мамы, весьма сложно прогнозировать хороший исход истории. С профессиональным сопровождением всего процесса (от обучения профессиональной семьи и до сопровождения освободившейся мамы) счастливых историй может быть гораздо больше».

Наталья Городиская, приемная многодетная мама:

«Мы переживали освобождение папы, ребенок – девочка — в нашей семье на тот момент был уже 2,5 года. Я иногда рассказываю об этом. Нам сразу прекратили выплаты. Но она все равно была с нами.

Потом папа дочку забрал. Через год дочка вернулась к нам. И снова без всяких выплат — о каких деньгах могла идти речь, если я знала, что мой ребенок в беде?! И только через полгода-год, не помню уже точно, папу прав лишили, и мы смогли оформить ПС (приемную семью). Но это не суть. Понимаю сейчас, что мы морально готовы. Тогда было жесть, как сложно. А сейчас — почему нет?»