Блог Александры Матвеевой. Путь к приемному родительству — истоки

Сколько бы ты ни сделал для сирот как волонтер, они варятся, перемалываются в неестественной среде детского коллектива без родителей.

Часть 3. Путь к приемному родительству — истоки

Читать весь блог Александры Матвеевой.

Мой путь к приемному родительству начался, пожалуй, в детстве. В этом моем советском детстве я почему-то очень много думала о детях-сиротах. Представляла себе детские дома и детей в них. Придумывала им имена и фамилии. Это даже было одной из моих любимых игр.

Еще я писала рассказы о приключениях детей, оставшихся без родителей. Рисовала их… Почему так? Может быть, потому что одной из первых книг, которую я прочитала сама в пять лет, была книга про Гавроша. Потом — «Дети подземелья» и «Гуттаперчевый мальчик». Конечно же, еще Том Сойер и Гек Финн. Оливер Твист, герои Республики ШКИД, Динка, Реми, Рыжик, Маленький оборвыш, Ванька Жуков и Ваня Солнцев…

Эти дети, оставшиеся без родителей, вызывали у меня сострадание, но и восхищение тоже, потому что как бы трудно им ни было, они справлялись, выживали, являли лучшие человеческие качества, да еще и помогали другим.

Сиротой была моя мама — в 12 лет она пошла со своей мамой за грибами, разразилась гроза, и маму убило молнией на глазах у дочки. Сиротой был и мой дедушка — его папу, волостного судью, расстреляли «за контрреволюционную деятельность».

Дети, двое подростков остались без отца, голодали, просили милостыню, радовались сухим коркам и тухлому яичку. Выжили, вышли в люди. Надеемся, и наши дети (приемные – стало быть родные) тоже смогут.

Потом я выросла и училась в СПбГУ на факультете востоковедения. Грянули постперестроечные 90-е годы, и наш привычный теплый, дружелюбный мир со светлым будущим рухнул. Вдруг стало нечего кушать. На улицах появились нищие. В том числе и нищие, беспризорные дети.

Как-то раз, в студено-ветреный, промозгло-морозный питерский день, когда так холодно и ногам, и рукам, и щекам, я, тогда студентка 3-го курса, шла по центру Санкт-Петербурга. Завернув за угол роскошной гостиницы «Астория», я увидела крошечного малыша в непомерно большом клетчатом пальтишке до пяток. Шапка-ушанка, завязанная под подбородком. Покрасневшие ручки без варежек. Багровые  от холода щеки и нос.

Этот совсем маленький ребенок просил милостыню. И рядом с ним не было совсем никого.

«Как тебя зовут?» — спросила я. «Валерий» — по-взрослому, с достоинством, ответил он. Именно так – не Валера, не Валерик, а Валерий. «Сколько тебе лет?» — «Три». Кажется, он сказал еще, что родители его дома (тогда в центре города много было еще коммуналок).

В те годы было еще не принято сообщать в полицию о безнадзорных детях, не было даже самого этого понятия еще, не было еще приютов, приемных семей и системы заботы о таких малышах.

Я стояла перед этим серьезным деловитым малышом в полной растерянности и ужасе от того, что понятия не имела, что делать. Кажется, у меня были с собой пирожные, и, может быть, я дала их ему, а может быть, у меня не было ничего – это я не помню уже совсем.

Кажется, на следующий день я пыталась найти этого трехлетнего малыша Валерия, но на том месте его уже не было. Сокрушаясь, я корила себя за то, что сразу же не потащила его к себе домой, отогревать, отмывать, откармливать – просто жить. Столько лет прошло, а мне жгуче стыдно за то, что я ушла тогда домой без него.

В 1997 году я отправилась в немецкий город Дюссельдорф изучать науку neuroscience. То есть, науку о том, как устроен и работает человеческий мозг и его составные части.

До этого я год проучилась на факультете психологии СПбГУ, но психологии, просто описывающей поведение, мне было мало — мне всенепременно хотелось узнать, как работает этот самый мозг, и что там в нем управляет нашими мыслями, чувствами и поступками. И как сделать так, чтобы все стало распрекрасно.

В городе Дюссельдорфе я жила, училась и работала почти десять лет. Я даже стала гражданкой Германии (как непросто мне было потом отказываться от этого немецкого гражданства и вступать обратно в гражданство России! Потом — это когда я вернулась в Россию, потрудилась волонтером в ДД и уразумела, что настоящая помощь детям — это принять их в семью).

В Германии же я трудилась в том числе и в центре психологической помощи беженцам. Тогда, как и сейчас, война за войной рвали, испепеляли мирные дни людей – в Югославии, в Афганистане, в Африке, на нашем Кавказе.

Меня пригласили помогать беженцам от войны в Чечне. Среди них были дети, много детей, совсем малыши. Многие – искалеченные войной. У них были огромные глаза, вместившие в себя пропасть боли. И когда бабахали салютом на Новый год, дети-беженцы впадали в ужас, думая, что это взрывы. Но у этих детей родители, хоть и тяжело пострадали, остались живы. Меня же не оставляли мысли о детях-сиротах, чьих родителей скосила война.

В 2001 году я осознала, что хочу, чтобы у меня были приемные дети. Именно приемные. Приемные сироты. Почему-то эта мысль стала ключевым вектором, который направлял дальнейшие мои устремления.

Спустя какое-то время я, все еще в Германии, листала сайты агентств по устройству детей в семьи и ужасалась тому, как много в России сирот. Войны нет, а сирот десятки тысяч. А я — в Германии. Спустя пару лет я оставила все и вернулась в Россию. Почти как в новую жизнь.

Еще через год пошла волонтером в больницу, где лежали одинокие груднички. Потом  — еще и в детский дом к подросткам. Потом – подростки на гостевой.

Потом – тоскливое понимание того, что самые усердные волонтерские труды проходят по касательной. Сколько бы ты ни сделал для сирот как волонтер, они варятся, перемалываются в неестественной среде детского коллектива без родителей.

Детям нужна семья. И я решила эту семью для них создать.

#на пути к приемному родительству

Читать весь блог Александры Матвеевой.