Блог Веры Некрасовой.  Часть 2. «Вы понимаете, что ребенок – нежилец?»

Читать все записи в блоге Веры Некрасовой.

Директор и главврач дома ребенка заявили, что наше направление на малышку — ошибка работников опеки. Такой больной ребенок, как эта девочка, вообще не должен предлагаться на усыновление.

Я была в ступоре, муж потом рассказывал, что я просто молчала и хлопала глазами. А мне, и правда, нечего было сказать. Мне и сейчас сложно понять, почему некоторые дети, по мнению руководства дома ребенка, не могут быть устроены в семью ВООБЩЕ, а должны быть обречены все свое детство провести в сиротских учреждениях без мамы и папы.

Нас провели в комнату, похожую на зал заседаний, посадили за большой стол. Главврач открыла документы и начала читать список медицинских диагнозов. Хоть в Школе приемных родителей нам объясняли некоторые диагнозы, рассказывали какие диагнозы могут быть сняты впоследствии, а какие нет, в тот момент я не помнила ни один из них. Поняла только, что главный диагноз — по сердечку.

Главврач объясняла, что порок сердца очень сложный, ребенок «синюшный», малышке уже сделали одну операцию и непонятно, сколько еще нужно сделать. Утверждала, что девочка, возможно, никогда не будет ходить, а я всю жизнь с ней буду лежать в стационарах и мотаться по больницам – «и зачем вам это молодым-красивым?»  А потом спросила: «Ну что, смотреть будете?» По-моему, я смогла только кивнуть.

Нянечка принесла сверток и положила прямо на стол заседаний среди бумаг. Главврач развернула одеяло. Из одеялка на меня смотрел маленький синий лягушонок. Дочка была очень маленькая, по виду — максимум три месяца, хотя ей было уже пять.

Голова большая, а тельце маленькое. Синева действительно была, но не такая, как нам только что объясняли. Скорее, это был голубовато-оливковый оттенок кожи, а может, я мало видела розовощеких детишек? Девочка красивая, с большущими глазами, и, как мне тогда показалось, похожая на меня как две капли воды.

Муж взял ее за малюсенькую голубоватую ручку. Малышка не улыбалась, не плакала, никак не реагировала, просто смотрела на всех. «Теперь- то вы понимаете, что это за ребенок?» — констатировала главврач. Внешний вид малышки меня не напугал, пугали слова людей, которым доверена жизнь этого маленького человечка. И которые не видели в этой жизни даже малейшего оттенка надежды, только беспросветную болезнь. Крошку быстро завернули обратно в одеяло и унесли. Нам сообщили, что у нас есть 10 дней на принятие решения. А также добавили, что думать тут нечего, пишите отказ.

Мы уехали в смятении. Точнее так: я была в смятении, а муж был полон решимости. Как только мы сели в машину, он сказал: «Если мы ее не заберем, она всю жизнь проведет в детдоме. Ты сможешь с эти жить?»

Я была абсолютно согласна с ним. Но я должна была объективно оценить свои силы, а для этого — как можно больше узнать о состоянии здоровья крошки. Мы договорились, что положенные 10 дней потратим на поиск этой информации.

Первоначально помог Интернет. Нашли Сообщество родителей детей с пороками сердца «Кардиомама». Мамы детишек, у которых такой же диагноз, ответили на мой вопрос на форуме сообщества. Рассказали, что лежат они в стационарах не больше двух-трех раз в год, что операций нужно будет сделать еще две, а потом ребенок будет чувствовать себя почти здоровым. Посоветовали поговорить с хирургами, оперировавшими малышку.

Кардиохирурги нашего Кардиоцентра согласились поговорить с нами. Они еще раз объяснили нам диагноз, рассказали про операции, их настрой был намного оптимистичнее. Все операции они делают сами, в нашем городе, абсолютно бесплатно. Рассказали, что наша крошка — их «дочь полка». Ее привезли в Кардиоцентр трехдневную, в тяжелом состоянии, мама отказалась от нее сразу после родов. Ухаживали за ней всем отделением, то медсестры, то врачи, смотря у кого было время. Моей малышке повезло: после отказа мамы, она попала не в палату отказников детской больницы, где дети круглыми сутками лежат одни. Она попала в кардиохирургию, где отказники бывают редко, поэтому персонал чуток к таким малышам, находит время ухаживать за ними.

Одновременно мы ездили к дочери в дом ребенка, когда разрешала главврач. Привезли ей пару детских костюмчиков, очень хотелось, чтобы у нее было что-то наше. Нянечки всегда наряжали девочку в эти вещи перед нашим приездом, для этого на них маркером написали ее имя и фамилию.

На голову надевали самый красивый, по их мнению, чепчик. Все это выглядело и грустно, и смешно. Нянечкам хотелось приносить ее к нам нарядную. Поскольку они чаще находились рядом с ней, чем те же главврач или директриса, нянечки относились к ней проще, как к обычному ребенку, а не как к тяжелобольному. И действительно, они хотели, чтобы мы забрали малышку.

Собрав всю нужную информацию и приняв окончательное решение, мы подписали согласие на удочерение. Опека нехотя, но приняли его. Сразу после этого мы поехали в дом ребенка — повидать дочь.

Директор вызвала нас к себе: «Вы зачем подписали согласие? Вы понимаете, что ребенок – нежилец?» Это слово даже сейчас мне сложно напечатать, не то, что произнести. А у нее оно очень легко вылетало изо рта. И не раз.

Причем те же кардиохирурги, которые оперируют пороки сердца каждый день, так не считали. Нас спасало только то, что мы уже больше знали о ее заболевании и ко многому были готовы. «Такой ребенок должен жить в учреждении, ей нужен специальный уход, медицинское наблюдение, вы же не врач, вы не сможете обеспечить ей такие условия дома!» — продолжала главврач. Но я уже знала, что множество родителей живут с такими детьми дома и почему-то не сдают их для постоянного медицинского наблюдения в детдом. А муж постоянно повторял себе и мне, что дома, в любящей семье ребенку точно будет лучше, чем в учреждении.

Мы начали обновлять документы для суда, а дом ребенка должен был сделать дочке медицинское обследование. И с этим они тянули, как могли, продолжая настаивать на своем…

Каждый ребенок мечтает о том, чтобы жить в семье. Не каждый может стать приемным родителем, но каждый может помочь