Блог Яны Дворкиной. Часть 2. Поиск ребенка

Читать все записи в блоге Яны Дворкиной

Желание взять в семью приемного ребенка появилось у меня очень давно – еще в детстве. Тогда я была уверена, что как только мне исполнится 18 лет, так сразу начну воплощать его в жизнь. Но эта история оказалась для меня совсем не такой стремительной, что и к лучшему.

Два года назад я пришла работать в БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам», и моя детская мечта во всю силу стала напоминать о себе. Первым делом я окончила обязательную сейчас школу для приемных родителей (ШПР) и для меня начался самый сложный этап — «выбор ребенка».

Так как сама я работала непосредственно с детьми вживую, то мне представлялось полным кошмаром выбрать ребенка по одной фотографии в банке данных. Общаясь с детьми, я видела, что не со всеми у меня получается найти общий язык, мне безумно трудно с гиперактивными детьми, кто-то просто не откликается внутри и не вызывает никаких чувств.

Периодически я влюблялась в детей, с которыми работала, и намеревалась их забрать. Сначала эта была девочка трех лет, с диагнозом гепатит С – диагноз смущал, но не так, чтобы я совсем пришла в ужас. Об этой девочке я прямо мечтала и мысленно уже ходила по улицам с ней за ручку. Но ситуация дома была еще не готова, и девочку забрали другие усыновители.

Потом я познакомилась с прекрасным мальчиком-африканцем, и он меня совершенно очаровал, мысленно за ручку я ходила уже с ним. Но на мальчика были кандидаты, и у нас ничего не сложилось. Потом был еще один мальчик 4-х лет – глухой, не разговаривающий, но безумно очаровательный и понятный для меня. Я нацелилась на этого мальчика уже всерьез. За две недели собрала все документы, получила заключение и была на низком старте. Но оказалось, что у мальчика есть семилетний брат и отдают их только вместе. Начались долгие переговоры с семьей… То мне говорили, что «мы справимся – бери», то «ну ты же понимаешь, что не потянем?!» Я старалась не давить и прийти к какому-то общему решению. Общим решением стало – не брать братьев. Я была очень расстроена, ведь последний месяц мысленно за ручку я ходила уже с ними, нашла информацию по школам в нашем районе, выбрала двухъярусную кровать и т.п. Внутренне расставаться с каждым ребенком мне было очень тяжело. Вот прямо по-настоящему тяжело. Я ушла зализывать раны после отказа от братьев и ждать, пока накал чувств сойдет.

Дождалась и решила, что не судьба мне взять какого-то ребенка после личного знакомства, я вижу детей в тот момент, когда их еще нельзя устроить в семью, либо на них уже есть кандидаты.

И я открыла банк данных детей-сирот. Выбрала десять мальчишек возраста 3-5 лет, честно показала всех семье и уменьшила список до трех. Но среди них был мальчик, фотография которого запала мне в душу сильнее всего. Конечно, моими стараниями этот мальчик оказался в финальной тройке) И позвонила я сначала по нему. В результате этой истории я летала в Екатеринбург, долго и бурно общалась с опеками и региональным оператором – мальчика отдавать не хотели и рассказывали мне сказки. Я писала везде заявления, в итоге отправила жалобу в прокуратуру. Через два дня после того, как заявление к ним пришло, ребенок исчез из банка данных. В результате этой истории я уже не верю в то, что его забрали счастливые родственники,  подозреваю местные органы опеки во всяких нехороших вещах. Раны после безрезультатной поездки я зализывала еще несколько месяцев… По остальным детям из своего списка я звонить не стала, пугала одна только мысль о возможном повторе истории.

И я решила, что возьму ребенка, которого опека точно отдаст и будет мне рада. И что уже пора, наконец-то, решиться и кого-то взять или совсем отказаться от этой идеи. Вот в этой попытке «решиться» я и зашла на форум нашего фонда — в тему, где проект «Дети в беде» (помощь в лечение для региональных детей) ищет для своих подшефных детей семьи. Там мой взгляд зацепился за мальчика «моего» возраста – 5 лет.

Изначально у меня было представление о том, с какими диагнозами я была не готова взять ребенка – туда включались все диагнозы, которые влияют на внешний облик тела и умственное развитие. При этом совсем здорового ребенка я брать тоже не планировала, хотелось вытащить из системы кого-то, у кого очень мало шансов попасть в семью. Таким образом, оставалось очень мало вариантов детей, что меня сильно смущало.

В теме Антона было написано, что у него очень тяжелое состояние, нужно будет посвящать ему все время: в детский сад идти нельзя, необходимо жить в 4 часах езды от клиники. Не знаю почему, но меня не смутила вся эта масса пугающих слов. Я подумала: «Ура! Я так не люблю детские сады, и значит меня никто не заставит туда отдать ребенка!»

Видеоанкету Тоши сняли сотрудники  фонда «Измени одну жизнь». Я увидела, как внимательно и сосредоточенно он смотрит в камеру. Взгляд был настолько глубоким, как будто мальчику было не 5 лет, а во много раз больше. Но при этом было видно, что он — ребенок. которых хочет играть, бегать, баловаться…

И я пошла узнавать про его диагнозы более подробно. Основных оказалось два – хроническая почечная недостаточность и глухота. Антошка стоял в очереди на пересадку почки и нуждался в кохлеарной имплантации, чтобы начать слышать и разговаривать в свои пять лет. Я подумала: «Трансплантация почки – это всего лишь пересадить орган! Ничего страшного». Намного больше меня напугала глухота: «Как я буду с ним общаться?! Как ему объяснить, кто я и куда его веду?! Как договариваться?!» О своих опасениях про глухоту я написала своей знакомой, и она авторитетно сказала, что «глухота – это совсем НЕ ПРОБЛЕМА!» И я подумала: «Ну, хорошо, если не проблема, то не проблема». И дала согласие на знакомство с Антошкой.

Ну, то есть, я его дала на следующий день после того, как увидела фотографию на форуме, не читая ничего про трансплантацию и почечную недостаточность. Я бы не стала никому советовать так делать))) Но в моем случае звезды, видимо, сложились хорошо, и как в самом начале меня не пугал этот диагноз, так и сейчас, уже прожив несколько недель вместе с Тошкой, он не вызывает у меня больших эмоций. Я думаю, что очень важно найти ребенка, диагнозы которого «тебе подходят», с которыми ты можешь встретиться спокойно. Наверное, у каждого человека это какой-то свой список. Но я заранее, конечно, не могла предугадать, что мое – это «трансплантация органов»)))

Что же все-таки это такое за «трансплантация», я начала читать в Интернете только ночью, накануне знакомства с Тошей. Удивилась статистике выживаемости после операции – она не очень хорошая – и возможной последующей длительности жизни. Также для меня была новой информация про осложнения на организм при процедуре диализа, которую получает Антон. Прочитав все это, я подумала, что хотела для себя именно такого ребенка, правда, всегда думала, что возьму его, когда буду уже взрослой теткой, вырастившей несколько других детей попроще. Ну что ж, раз сейчас он пришел, значит надо брать сейчас.

Мне только стало очень жалко членов моей семьи – они, получается, тоже подписываются под историю, которая может закончиться не очень радостно. Но семья почему-то, к огромному моему удивлению, отреагировала положительно: «Ну если ему суждено недолго прожить, то пусть хоть это время будет ему в радость». Я не ожидала такого отношения и очень благодарна им за это. Видимо, действительно, Тошка был «наш» и со всеми своими «страшными» диагнозами не вызывал ни у кого ужаса. И эта реакция родственников продолжается до сих пор… Когда я рассказываю все более дальним родственникам о произошедшем изменении в своей жизни, они удивляются, но отвечают, что «да, надо было дать парню шанс». Для меня это удивительно и потрясающе.

В момент нашего знакомства Тоша уже полгода находился в московской больнице, он был на аппарате диализа, а вместе с этим аппаратом его не принимал московский детский дом, приходилось жить в палатном режиме. Хотя, получая эту процедуру, люди спокойно живут дома. Если у них есть дом, конечно…

Я приехала на час к Тошке и минут через 10 общения с ним приняла решение, что беру. Нет, ничего не екнуло внутри, не было никакого чувства, что это «мой ребенок», никакого пленительного запаха или сильных эмоций. Единственное, что было для меня важно – это понять, что мы более-менее на одной волне, и он мне более-менее понятен. Эти два фактора были, и я больше не стала колебаться, вышла и сказала, что беру Антона. Хоть и было очень страшно, но хотелось решиться и уже взять какого-то ребенка. С момента окончания ШПР прошло уже полтора года…

Уже после того, как я сказала, что беру Тошку, я узнала, что мне его отдают вместе с аппаратом диализа, и диализ я должна буду делать сама дома. И чтобы этому научиться, надо лечь вместе с ним на 5 дней в больницу, и врач будет меня обучать… Оо… Если бы я узнала эту информацию до знакомства, то, наверное, отказалась бы от самой идеи. Но раз я уже согласилась, то решила быть последовательной, и мы выбрали с врачом дни, когда я смогу лечь в больницу. Я знала, что это будет очень тяжело – 5 дней с незнакомым ребенком в замкнутом пространстве больничной палаты… И с большой информационной нагрузкой про его здоровье. И ребенок еще не разговаривает… Как я вообще буду с ним общаться? Предчувствуя надвигающуюся катастрофу, я пыталась запомнить мысль: «Что бы ни было, не отказывайся от идеи его забрать – это просто такие сложные условия, все пройдет, главное, не отказывайся».

Но тогда я не могла представить, насколько мне будет тяжело.

Первый день прошел еще более-менее хорошо, врач осталась ночевать со мной в больнице и объясняла все про диализ, диету и уход за Тошкой. Я училась с ним общаться. Но внутреннее состояние начало стремительно нагнетаться… «Во что я лезу вообще?!», «Зачем мне это нужно?!» «Я переоценила свои силы… я просто идиотка…», «Как я могла решить, что смогу потянуть эту историю?!!!!», «Это чужой ребенок, я его совсем не люблю».

От нервов меня начало тошнить… притом очень сильно, и я боялась, что сейчас начнет рвать, и все решат, что у меня инфекция, и выгонят из больницы. Я не могла есть. Я не могла спать. Несколько часов я не могла уснуть, а в пять утра уже подскакивала от гремящей мысли в голове: «Я не могу его взять. Просто не могууу» – и жуткого ощущения тошноты. При этом было чувство, что дороги назад нет – моя семья уже совершила много действий ради Тошки и ждет его дома, я успела сообщить эту новость на работе… Я купила мебель…

Но, наверное, самая главная безвозвратная вещь для меня была в том, что я дала ответ – «я беру Антона», и многие люди уже совершили массу действий, чтобы помочь нам воссоединиться. Получается, что мое слово ничего не значит, и я их подвожу. В тот момент мне это казалось полным кошмаром. Вот прямо жизнь закончится, если я откажусь от своего решения. Я красочно представляла, как уеду в какую-нибудь глушь и сдохну там под забором, потому что жить после изменения своего решения – невозможно.

От этого мне было, конечно, еще хуже. Общий язык с Антоном я найти не могла – он мне вообще виделся каким-то диким зверьком, который все время плевался в меня, кусался, бил ногами и руками. Он отказывался выполнять все манипуляции с собой – от смены памперса до приема лекарств и еды. Он натурально перестал со мной есть. И все пять дней не чистил зубы и не расчесывался. Наотрез отказывался принимать часть таблеток, и я так и не смогла их в него впихнуть. У меня было четкое ощущение, что дома он у меня просто не выживет.

Какие-то действия с ним получалось совершать, только дав ему телефон с мультиками. В итоге он уже не расставался с телефоном, а я с чувством вины.

Ко всему прочему, я еще все время участвовала в медицинских манипуляциях с ним. Моя роль была в том, чтобы держать его физически со всей силой. Антон орал, вырывался, плакал, а я должна была держать его снова и снова… К роли «насильника» в тот момент я была вообще не готова. К созерцанию самих манипуляций, например, смене катетера в стоме – тоже. На тот момент меня вырубал сам вид стомы, а понимание того, что за полгода нахождения в клинике врачи так и не нашли удобный способ вывода из нее мочи – меня просто парализовал. Как я буду с ним дома-то??? При мне несколько раз засовывали катетер, он во что-то упирался внутри ребенка, это долго и мучительно смотрели на узи (да-да, я опять его держала), потом пробовали использовать мешки-мочесборники, появлялась целая куча сопутствующих сложностей. Пробовали просто памперс на боку, но это влекло другие осложнения…

На второй день, пока Антон спал днем, я попыталась выйти на улицу – подышать воздухом. Меня перехватила медсестра и запретила выходить: «Вы здесь по уходу за ребенком – вот и ухаживайте». Тихого уголка, где можно посидеть одной, я так и не нашла в больнице. Ощущение клаустрофобии накрыло в полном объеме. Я сидела в туалете (конечно, не запирающемся) и беззвучно ревела, чтобы не услышали наши соседи по палате (да-да, у нас были еще и соседи).

В этот момент активно мобилизовался федеральный оператор и стал звонить с завидной настойчивостью, прося сделать меня следующий шаг в оформлении документов. Ну, то есть, он ускорял процесс оформления, и я должна была подписать для этого всего одну бумажку… А я не могла. Я отвечала в телефон что-то невнятное и продолжала реветь. В какие-то моменты было ощущение, что изображение комнаты вокруг куда-то плывет, и я никак не могу на нем сфокусироваться. Наверное, что-то подобное называется паническими атаками. Ну что ж, значит я познакомилась и с ними.

Ревела я, собственно, еще все следующие три дня. В какой-то момент я разрешила себе не брать Антона. Потому что просто невозможно же это. Пусть лучше позорная смерть под забором, чем взять ребенка и не справиться. Но о своем решении я никому не говорила, а врач каждый день спокойно повторяла «когда он будет дома…», «аппарат диализа к тебе привезут вот в этом чемодане»… На этих фразах мне казалось, что я сейчас грохнусь в обморок. Потому что внутри звучало отчетливое – Я НЕ ХОЧУ ВПУСКАТЬ В СВОЙ ДОМ ЭТОТ ЧЕМОДАН!!!! Но я молчала и полузеленая улыбалась врачу и всем окружающим.

С Антоном я бесконечно воевала. Он впадал в истерики по любому поводу, а я понимала, что не справляюсь с ним. И что сочетание обязательного сложного медицинского ухода + упертый характер ребенка + глухота, не дающая возможности объясняться словами, создает для меня непосильную задачу.

Перемена произошла в последний день. Не знаю, что повлияло на смену моего состояния… Возможно то, что я повезла анализы Антона в Инвитро, а врач сказала мне не спешить и спокойно пройтись пешком… (Спасибо ей на этом огромное!) Возможно, то, что мне разрешили погулять с Тошкой во дворике, и он, готовясь скатиться с горки, спросил у меня разрешение сделать это вниз головой. Я отказала, и он меня послушался. Это было впервые. Возможно, то, что он перестал слезать у меня с рук… как только куда-то шли, сразу же поднимал ручки вверх и отказывался идти сам. Это было для меня сигналом об устанавливающемся контакте и доверии с его стороны. Нет, я не начала к нему что-то чувствовать в тот момент. И я совершенно точно не полюбила его за эти дни. Просто, наверное, в последний день увидела, что у нас возможен диалог, что он прислушивается к моему мнению, и что, кажется, появляется какая-то привязанность.

Я уехала спать домой и отложила принятие решения на несколько дней. Благо это были майские праздники…

Потихонечку я отошла. И чувствуя огромный ужас, решила все же «брать» и сразу запустила на полную процесс с документами. На это ушел целый месяц. Еще несколько раз я выбиралась к Тошке в гости, переписывалась все время с его няней… Слетала в Мурманск, откуда был Антон, для оформления опекунства. Познакомилась с трансплантологами, с диализным центром и с еще огромной кучей людей, которые подсказывали, поддерживали, желали удачи. Ни разу на этом пути я не встретила негативного отношения к себе или к моему решению. Получилось так, как я и загадывала – все были рады, что ребенок нашел семью, и препятствия нам никто не придумывал.

События развивались очень интенсивно: я подписала договор с диализным центром, ко мне домой приехал аппарат диализа и расходники на месяц. Я прикрепила Антона к Филатовской больнице, новый врач изменил схему лечения, при поддержке фонда я быстро получила необходимые лекарства. Рассказав в МФЦ, какая у меня ситуация, удалось сделать Антону московскую прописку буквально за час вместо двух недель, что позволило мне быстро прикрепить его к поликлинике.

И вот Тошка дома. Про наше первое время вместе я напишу отдельно. Но пока могу сказать, что дома он необыкновенно адекватен, в больнице это был совершенно другой ребенок. Он перестал плеваться и за две недели даже практически перестал меня бить. Процедура диализа оказалась совсем несложной, просто надо было запомнить определенную последовательность. В его глухоте я нашла столько плюсов… считаю сейчас, что мне очень повезло) Лекарства он принимает спокойно, а те, которые не хотел категорически, нам волшебным образом отменили. Да и вообще, при близком общении – это оказался невероятно умный, сообразительный, чуткий, эмоциональный и душевный ребенок. Просто подарочный. И я считаю, что мне с ним невероятно повезло. И да, вопрос со стомой быстро разрешился сам собой.

Что это было со мной в больнице?.. Наверное, роковое стечение многих факторов и, главным образом, моих опасений «не справиться», «изменить свою жизнь», «взять ответственность» «сделать выбор»… Я думаю, что если бы не было всех этих страхов, то и не было бы полутора лет метаний между детьми и несбывшихся историй. А еще я думаю о том, что если бы не было всего этого пути, то я бы и не решилась взять Тошку. Они каким-то мистическим образом привели меня к нему. И конечно, мой остальной опыт в жизни как будто специально выстроился в мозаику и позволил принять это решение.

Сейчас Тошка мирно спит в соседней комнате, а я тихонечко радуюсь, что он у меня есть.

19.06.17г.

Не каждый может взять ребенка в семью, но помочь может каждый