Блог Татьяны Мишкиной. Часть 12. Вернуть нельзя оставить

Фото: 1tv.ru

Вероятно, я бы долго не решалась заговорить на эту тему, если бы не ТВ шоу, одно из популярных в нашей стране. В нашей семье телевизора нет, но когда сразу несколько человек в реале и сети поделились со мной впечатлениями об этом выпуске, я не смогла устоять и посмотрела эфир сама. Просто чтобы убедиться, что все так, как рассказывают мне знакомые.

Сюжет довольно прост. Пожилая мама, заламывая руки, рассказывала о своем горьком опыте усыновления младенца пятнадцать лет назад, который вырос в неблагодарного эгоиста. Теперь они с мужем подумывают вернуть его назад.

У меня сразу же возник вопрос: «назад» — это куда? В дом малютки? Туда вряд ли возьмут. Получается – в детский дом. То есть, они забрали у системы государственной младенца, который с большой степенью вероятности попал бы в семью, а вернут здоровенного лба пятнадцати годов с раненой душой, абсолютно не приспособленного к жизни в учреждении. Как волчонка – завели его в качестве щенка, а не прижился — и в лес. Чтоб его свои же волки и съели.

Чем младше ребенок в системе, тем больше шансов ему найти любящую семью. Понятно, что пятнадцатилетний мальчишка с «возвращением» в биографии — приговорен. У него нет шансов, ему от звонка до звонка придется выживать в детском доме, о котором он и понятия не имеет. Его участь страшна, он в ловушке.

Получается, что, когда он был розовощеким улыбчивым карапузом, с табуретки читающим заученный стих для мамы под аплодисменты родни и друзей – он был хорош. Он был удобен, вписывался в картину мира, которую мама нарисовала в своей голове. Он был частью этой картины, просто ее звеном, хоть, может быть, и центральным аккордом, главной темой.

В эфире прозвучало, что еще в пятом классе (а это десять-одиннадцать лет), папа уже подумывал о возврате. Получается, последние четыре-пять лет мальчишка жил уже в семье, далекой от нормы, далекой от того, чтобы называться «семья».

Потом, в тринадцать, психологи посоветовали маме рассказать мальчику о том, что он — неродной, чтобы «взбодрить» его. Мальчик, по словам мамы, плакал две недели, после чего окончательно «ушел в отрыв», сообщив перед этими родителями, что он им не верит и в восемнадцать сделает анализ ДНК, чтоб доказать им, что они врут.

Он не мог пережить потери даже таких родителей, готовых отказаться от него, отрекающихся, отвергающих. Он хотел насильно принудить их считать себя «родным». Как будто имеет значение какой-то анализ ДНК.

Читая форумы приемных родителей, литературу, посвященную проблеме депривации, я знала, что может вытворять подросток, прошедший в раннем детстве горький опыт отвержения и жизни в учреждении. Воровство, насилие над животными и людьми, презрение к авторитетам, постоянная ложь и клевета на членов семьи – набор вполне стандартный.

Об этом предупреждают всегда в ШПР, об этом необходимо помнить всегда, рассчитывая силы. Сегодня я стараюсь поменьше думать о том, что нам предстоит с Женей, чтобы не «запрограммировать» себе  проблем на будущее, хотя уверенности, что все пройдет гладко, что мы справимся, конечно же, никакой.

Что в моем понимании значит «не справимся»? У воображения нет границ, оно может нарисовать картину по-настоящему непроглядной темноты. Но перспектива оказаться в этой темноте пугает меня, главным образом, тем, что легко заблудиться и потерять друг друга.

Предположить, что мы сознательно откажемся от ребенка, потому что он причиняет мне боль, увлекает на самое дно депрессии и горя, я не могу. Ведь, на самом деле, если мой мальчик будет тонуть, я сама предпочту прыгнуть за ним и разделить его отчаяние, страх и страдание пополам. Если даже будет ад вокруг, но я смогу держать его за руку, ад не будет полным. И, напротив, разве смогу я сама жить, зная, что страдает мой ребенок, а меня рядом – нет? Как это?

Я думаю об этом злосчастном ток-шоу уже третий день. Из головы не идет выражение лица этого пятнадцатилетнего мальчика.

— Да у нас нормальная семья, — говорит он с вымученной улыбкой на лице. – Конечно, я во многом виноват. Но я буду стараться.

Весь его облик вызывает во мне сострадание. Он сутулится, взгляд потерянный, голос звучит глухо, затравленно. Видно, как парень силится сделать «хорошую мину при плохой игре», улыбается натужно, смотрит в пол.

А что мама? Что чувствует та женщина, которая забрала его из дома малютки еще в ползунках и все это время звала его сыном? Она горестно вздыхает, рассказывая, сколько литров корвалола выпито:

— Вы даже не представляете, сколько вложено в этого ребенка! Он «Конька Горбунка» наизусть знал! И – никакой благодарности матери.

Господи, вы слышите?! Благодарности. Она ждет благодарности. Дивидендов, она же вложилась в него! Это очень –очень страшно.

Ситуация патовая. Мне хотелось бы забежать в студию, взять парня за руку и сказать:

-Пойдем! Хватит слушать эту муть! Не надо бороться за сохранение семьи, ее не было, это один сплошной фарс.

И мне хочется быть рядом, пока этот мальчик переживает это предательство. Пока эта боль в нем кричит криком, и он вынужден разрушать все вокруг, потому что черная дыра в его душе невыносимо жжет. Он убегает от боли – ненавидя и разрушая. Господи, как же важно быть рядом в этот момент и помочь ему удержаться на краю попасти, не дать причинить непоправимого вреда себе и близким.

Да, конечно, вы правильно поняли – я думаю о Жене в этот момент. О том, что, возможно, предстоит нам. Но понять, как можно отвернуться и вычеркнуть из жизни ребенка – нет, не могу. Мама из телевизора говорит о своем приемном сыне скорбно, что он «был хорошим», пока не начали «проявляться гены». Как будто, ее сын превратился в мутанта, в раковую опухоль, от которой нет спасения.

Женя.

Она хочет ампутировать сына из своей жизни. Конечно, она тоже страдает, но мне ее не жаль.

Почему именно этот сюжет так запал в душу? Вероятно, просто последняя капля. Тема благодарности в контексте детско-родительских отношений звучит слишком часто и слишком навязчиво. Особенно явно это прослеживается, когда речь идет о приемной семье.

При этом, все забывают простую банальную вещь – что НАШИ ДЕТИ НАМ НИЧЕГО НАМ НЕ ДОЛЖНЫ. Что они рождены людьми со своей собственной судьбой и волей, и могут распоряжаться своей жизнью по своему собственному усмотрению. Мне кажется, в этом корень всех зол. От этого возвраты.

— Да, конечно, — кивнула бы мне мама из ток-шоу, — я ничего от него и не жду! Мне хочется только, чтобы он выучился, стал нормальным человеком.

Вот она, ловушка! Естественно, если бы родители предъявляли детям счета в национальной валюте, это было бы слишком очевидно и вызвало бы возмущение. Но можно же упаковать свои ожидания так изощренно и замаскированно, что «комар носа не подточит».

— Я просто хочу, чтобы он:

• Не был слюнтяем (бездельником, неблагодарным, дураком, эгоистом)
• Стал нормальным человеком (мужчиной, специалистом, отцом, сыном)
• Получил образование
• Не употреблял наркотики, алкоголь
• Не сел в тюрьму
• Не разрушил свою жизнь
• Какал на горшок
• Ел сам ложкой
• Был как все дети, в конце концов!

Список можно продолжать до бесконечности. Звучит красиво. Ну правда, тем более, что «ОН МНЕ ДОЛЖЕН», ведь «В НЕГО СТОЛЬКО ВЛОЖЕНО». И вообще, я же желаю ему добра!

С Сашей.

Мне кажется, в этом и сокрыта бомба замедленного действия. Любовь ничего не ждет. Она долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. А еще, любовь никогда не позволит отречься от своего ребенка, предать его – она все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. С ней не страшно.

Если бы была Любовь, вместо ожиданий пришла бы молитва.

— Господи, помоги мне!

• Любить и принимать моего ребенка, даже если он не будет таким, каким бы мне хотелось его видеть. Дай мне видеть МОИ НЕСОВЕРШЕНСТВА, и замечать лучшее в моем ребенке;
• Не сравнивать моего ребенка с другими людьми, а только его сегодняшнего с ним же – вчерашним, и подмечать, что кое-что уже пройдено!
• Любить и принимать его, даже если он не получит никакого образования;
• Быть рядом с ним, если с ним случится беда и он попадет в зависимость от алкоголя или наркотиков, не потерять связь;
• Протянуть ему руку помощи, если он заблудится и совершит преступление, дай мне помнить, что ВСЕ ОШИБАЮТСЯ, и я сама – более всех;
• Даже если не будет ни единого шанса ему спастись, дай мне быть рядом с ним до конца, чтобы он никогда не испытал одиночества;
• Дай мне силы и терпение, чтобы воспитывать моего ребеночка с любовью, спокойно воспринимая временные мелкие трудности и неудачи.

Мне кажется, только так, и никак иначе. Потому что, сказав однажды «люблю», вы не имеете права сказать: «Прощай. Теперь, такой, ты мне больше не нужен». Иначе ваше «люблю» было ложью.