Блог Веры Некрасовой. Часть 8. Операция длилась 8 часов

Читать все записи в блоге Веры Некрасовой.

Сегодня я решила написать о третьей операции дочи. Обдумывая рассказ, поняла, что почти ничего из месяца, проведенного в кардиохирургии, не помню. Я старалась не запоминать, и мало рассказывала об этом другим, чтобы не запоминать. Буду вместе с вами восстанавливать цепь событий.

Как только нам сделали вторую операцию в 8 месяцев, дата третьей операции была назначена — 3,5 года Софьи. Все это время необходимость еще одной операции висела надо мной, как огромная грозовая туча в ясном небе. Вроде все прекрасно, и тут вдруг я вспомню про то, что в те самые заветные 3,5 года нужно будет снова оперировать мою девочку. Ее грудину опять разрежут, раздвинут ребра и… Дальше для меня — фильм ужасов.

А еще третья операция — это совсем не то, что вторая, думала я. Боялась я осознанности. Моей и Софьиной. На втором этапе хирургической коррекции мы только знакомились. Я еще мало знала о моей доче. Знала только, что должна ухаживать за ней. Я мало знала о кардиооперациях и их последствиях.

А сейчас это не просто ребенок, это вся моя любовь, сосредоточенная в маленьком человечке. Я люблю в ней все: ее торчащие вкусные ушки, почти всегда запутанные волосики и, Боже, как она пахнет! Все сразу становится вокруг прекрасным, когда я утыкаюсь носом в ее волосы. И теперь я должна мою драгоценность отдать хирургам и… ждать, что все будет хорошо?

Плюс осознанный возраст Софьи. Тогда ей было 8 месяцев, а теперь-то она все запомнит, все поймет, и этот момент навсегда останется с ней. А как ей объяснить, что сейчас тебя заберут на операцию, ты будешь долго-долго спать, а потом ты проснешься в реанимации с другими тетями, будет немного больно (или очень сильно больно?), но мамы не будет рядом. Как это сказать ребенку?

Когда я задаю себе много вопросов, понимаю, что ответ всегда один: да, отдать хирургам и ждать; да, так и сказать, как есть; да, делать то, что должна, а дальше разберемся.

За все то время, что мы лежали в кардиоцентре, Соня привыкла к этой больнице. Стены детского отделения там украшают множество картинок. Прямо у лифта — большой белый единорог. Софья обожает лошадей и пони. Как только заходим в отделение, доча бежит к любимому единорогу, прислоняется к стене и обнимает волшебную лошадь руками, гладит его, трется щекой. Так они стоят некоторые время обнявшись, молча о чем-то важном.

Доча привыкла и к порядкам в отделении и много общалась с другими такими же детишками. Как они играют в детской комнате, понарошку делая друг другу операции! У них всегда есть анестезиолог, хирург и медсестра. Соня обычно самая маленькая в этой игре, поэтому ее ставят ответственной за анестезию. Там все просто, всю операцию держишь на пациенте маску.

В это время маленький, обычно хулиганистый, а тут вдруг очень серьезный хирург разрезает пациента, вытаскивает сердце, передает его медсестре. И… зашивает пациента. Поправляем ребят, что сердце-то нужно подремонтировать и вставить обратно. Переигрывают. Пациент честно лежит всю операцию. Соня старательно держит маску. 6-летний хирург лихо орудует скальпелем и иглой. Медсестра с задорными рыжими хвостиками передает врачу инструменты. Забегает еще один мальчишка, кричит: «Теперь мне, мне делайте операцию! Моя очередь!»

Как ни странно, эта игра меня успокаивала. Дети все знают и все понимают, даже если им три года. Они принимают необходимость операции и других процедур как данность. Для этих малышей играть в операции — нормально.

Когда мы легли в больницу на третью операцию, Сонечке было 3 года и 8 месяцев. С ней уже о многом можно было договорится, попросить потерпеть. И та самая осознанность, которой я боялась, наоборот, стала благом. Дочке уже можно было объяснить, что такое клизма, и что будет после нее, что во время компьютерной томографии нужно лежать и не двигаться совсем-совсем целых пять минут, что многое нужно терпеть. В большинстве случаев уговоры помогали, и она спокойно переносила неприятные моменты.

Подготовка к операции и проведение всех необходимых исследований заняли 10 дней. Одно из обследований – зондирование через бедренную вену – делается под наркозом, а потом сутки нельзя вставать, так как на вену прикрепляют большую давящую повязку. Даже так моя крошка смогла спокойно пролежать целые сутки, научилась ходить на судно. А сразу после двухчасового наркоза Сонька, впечатленная на тот момент Машиными подвигами с кашей из известного мультфильма, спросила, где ее кастрюля и половник — повеселила рентген-хирургов.

А потом была сама операция. Накануне вечером в палату пришел анестезиолог. Молодая симпатичная девушка объясняет мне ход операции, а я должна все выслушать и подписать бумаги. Сонечка играет рядом в своих любимых пони. «В палате мы сделаем Соне усыпляющий укол, заберем ее в операционную, там поставим уже полноценный интубационный наркоз, подключим систему искусственного кровообращения, систему искусственной вентиляции легких, охладим тело Софьи до нужной температуры…» — девушка продолжает говорить, я продолжаю поддакивать, а в голове туман. Все это они собираются сделать с моим ребенком!?

Да, я знаю, это необходимо для ее здоровья, но это так страшно… Все эти слова… Но я доверяю им. Понимаю, что доверяю. Именно эти люди сделали первые две операции Соне, они смогут сделать это еще раз, никто не знает ее сердечко так, как они.

Рано утром приехал наш папочка. Соня очень обрадовалась: только проснулись, а папа уже здесь! Все приготовления сделаны, я раздела ее и укрыла простыней. Играют с папой. Приходит анестезиолог, делает Софочке укол, и ее глаза закатываются. Папе разрешают на руках донести ее до операционного блока. Все. Забрали.

Время 9 утра, планируемое время операции – до 3 часов дня. Мы пьем кофе, перекусываем и молчим. Идем прогуляться в ближайший парк. О многом говорим с мужем и ждем, посматривая на часы. Возвращаемся к обеду. В назначенное время — 3 часа дня — хирургов нет. Они все еще в операционной. Единственная операция, назначенная на сегодня, – наша.

Вспоминаю вторую операцию: заведующий отделением пришел к нам в палату темнее тучи, грустным голосом сообщая, что у Софьи в легком найден абсцесс. Хирурги все почистили, но это операция на открытом сердце, гной мог успеть попасть куда угодно. Я, ничего не понимая, спрашиваю: «То, что вы хотели сделать, вы сделали?» Он кивает. «Значит все хорошо?» — уточняю. «Да, но что будет дальше никто не знает». В результате тогда у нас загноился шов, гной удаляли несколько раз вовремя перевязок, без анестезии, на разрывающемся от крика младенце. Но как мне сказали хирурги, это лучшее, что с Софьей могло случится после абсцесса легкого.

Возвращаюсь к тому, что сейчас, спустя ровно 3 года и 3 дня, я снова жду вестей от хирургов. А их нет. Прошел еще час. Никого. Мы уже не говорим друг с другом. Соседи из других палат столпились в коридоре и высматривают хирургов, чтобы как можно раньше сообщить нам, что они вышли из оперблока. Я стою и смотрю в окно. Муж сидит на стуле. Еще час проходит. Время остановилось. Самые длинные два часа в нашей жизни…

Операция длилась 8 часов. Ровно в 17 часов дня из операционной выходит завотделением и приглашает нас к себе в кабинет. Он улыбается! О да, он улыбается! Все прошло успешно!

Я не могу ничего сказать, я только снова киваю и поддакиваю. Муж жмет ему руку, похлопывает по плечу. И тоже улыбается. Софья в реанимации, нас отправляют домой. Нас ждут пара ночей без нашей дочи.

Засыпаем как роботы и также просыпаемся, без эмоций. С утра едем в больницу, узнать новости. Та же милая девушка обещает вечером пустить нас к Соне на пару часиков, говорит, что доча наша уже дышит сама, один раз сильно плакала, звала маму, пришлось успокаивать дополнительными седативными… Просят принести ей поесть, мы покупаем четыре порции каши в больничном буфете, она у нас ест много, если любимое, так по несколько тарелок. Анестезиолог-реаниматолог говорит, что принесли слишком много, но забирает все.

Вечером нас пускают к малышке, сначала как будто не узнает, стягиваем маски, узнала. Сонечка немного похудела, но она розовая! Совсем розовая! К ее легкой синеве мы привыкли, и теперь непривычно видеть ее губы красными. На голове странные проплешины, несколько клоков волос то ли выпали, то ли Соня вырвала, как раньше делала во время адаптации. На груди снова большая повязка во всю длину, закрывающая шов. Из-под повязки торчат две трубки с дренажами и моток проводов-электродов. Вокруг все в пикающих аппаратах, яркий свет, как малыши здесь спят?

Хотим ее покормить, из принесенного утром, съедено меньше полпорции. Пытаемся кормить свежесваренным супом с лапшой, ее любимым. Ест плохо, мало, хныкает. Пару часов, на которые нас пустили в реанимацию, заканчиваются быстро. Под конец Софьюшка начинает плакать, горько, но очень тихо, почти без звука, после искусственной вентиляции легких голоса нет. Ей вкалывают еще успокаивающих и просят нас быстро уйти. Снова домой, ложимся и спим в каком-то бреду. Наша доча там, ей тяжело и больно, а мы здесь, дома, без нее, ничем не можем ей помочь.

На следующий день – ура! – Соню переводят из реанимации в палату. Впереди – сложный послеоперационный период. Я знаю, это снова ежедневные многочисленные уколы, капельницы, перевязки, обследования, но главное – я буду рядом и постараюсь ей помочь пережить все это.

Не каждый может взять ребенка в семью, но помочь может каждый