Блог Веры Некрасовой. Часть 3. В кардиоцентре дочку называли Булавкой

Читать все записи в блоге Веры Некрасовой.

Мы обновили свои документы достаточно быстро. А документы дочки дом ребенка готовил долгих три месяца. За это время у нее загадочным образом то появлялись, то пропадали новые болячки и инфекции.

Дочка в кардиоцентре.

Каждый раз, приходя повидать малышку, мы узнавали от главврача «новые диагнозы» ребенка, выявившиеся при обследовании. Видимо, надеялись нас хоть чем-то отпугнуть. Поскольку, в следующий наш приход «диагнозы» не подтверждались, мы перестали обращать на это внимание и наслаждались общением с малышкой.

Нам разрешали навещать дочь два раза в неделю в определенные дни, исключений не делали. Однажды хотели приехать поздравить ее с 6 месяцами, ответ был: «Какая разница в какой день вы будете ее поздравлять, она все равно этого не запомнит». Если у ребенка появлялись сопли или кашель, приезжать запрещали. Время посещений — не более 30 минут. Поэтому каждая встреча с крошкой была на вес золота.

Дочку приносили в тот же зал заседаний, в котором мы увидели ее в первый раз. У нее всегда был серьезный вид, улыбался ребенок очень редко. В основном она рассматривала свою руку, остальное ее интересовало мало. Когда нам разрешали выносить ее погулять на 20 минут, она смотрела на деревья и шелестящие листья так, как будто видела их впервые. В коляске на прогулке она постоянно выгибала спинку и, запрокинув голову назад, пыталась увидеть что-то на стенке коляски.

Когда, незаметно для руководства, нянечки провели нас к ней в комнату карантина, мы поняли, почему дочь так делает. Ее кроватка стояла изголовьем к окну, посмотреть в окно она могла только в такой позе, переворачиваться не умела. Еще удивляла ее спина, она была жесткая, как будто литая. Берешь малышку на руки, а она не обмякает. Теперь я знаю, что у детишек в домах ребенка такие спины, они много лежат, их редко берут на руки, поэтому на руках им не комфортно, они не расслабляются. За это время с крошкой успели познакомиться мои родители и моя подруга.

Когда дом ребенка и опека поняли, что мы серьезно настроены на удочерение и не собираемся отступать, они предприняли еще одну попытку отговорить нас. Меня вызвали в опеку. Завели в кабинет, в нем было несколько работников опеки, усадили на стул и начали вкрадчиво объяснять суть своего предложения. Нам предложили другого ребенка, абсолютно здорового двухмесячного мальчика, которого нам «вне очереди» отдадут на усыновление прямо сейчас.

«Но девочку вы должны оставить в доме ребенка хотя бы до года, будете регулярно ее навещать. Посмотрите, как она будет развиваться, научится ли сидеть, ходить. Если все будет в порядке, то заберете и ее, мы препятствовать не будем», — продолжала специалист по подбору детей.

Моя реакция? Шок, абсолютное непонимание и слезы. Я плакала при опеке впервые, сдержать слез не смогла. Двухмесячный здоровый малыш быстро найдет свою семью, а моя дочка останется одна в доме ребенка? Как она может там хорошо развиваться? Что она успеет научиться делать до года, если многие дети с таким диагнозом начинают ходить только к двум? По сути, опека надеялась, что в заботах о здоровом ребенке, мы забудем о той, что лежит в карантине дома ребенка, в одной и той же комнате, каждый день одна.

Я отказалась, встала и, плача, пошла домой. От опеки до нашего дома три остановки, не заметила, как прошла их пешком. Поняла, что я и работники опеки обитаем в параллельных Вселенных. Возможно, кто-то согласился бы на их предложение, но для меня это было невозможно, эта девочка уже была моей дочерью. Муж мое решение полностью поддержал.

Наконец-то документы для суда были готовы. Дом ребенка и опека предупредили нас, что на суде они будут выступать против удочерения в связи с состоянием здоровья ребенка. Конечно, было тяжело, но к этому отношению мы успели привыкнуть, надеялись на адекватность судьи. После подачи документов в суд, главврач дома ребенка сообщила, что дочку забирают в кардиоцентр на второй этап операции.

Нянечку дом ребенка в больницу не представляет, поэтому они не против, чтобы я легла с ребенком в стационар. Кардиохирурги тоже были согласны. Я боялась операции, боялась не справиться, ведь это первый мой ребенок. Я даже в больнице до этого ни разу не лежала, но возможность быть с дочей круглосуточно еще до суда перевешивала все страхи!

Мы легли в кардиоцентр 8 октября 2014 года. И с этого дня мы всегда вместе.

В Кардиоцентре я увидела совершенно другое отношение к нашей ситуации и к нашему ребенку. Врачи и медсестры хорошо помнили мою дочь, ласково называли ее Булавкой — прозвище дали по ее тогдашней фамилии. Там я встретила других мамочек детей с пороками сердца. Многие знали о том, что я удочеряю малышку, они не видели в этом поступке какую-то немыслимую ошибку, как все это виделось дому ребенка и опеке.

Первые несколько дней крошка была «идеальным ребенком» — не требовала к себе особого внимания, засыпала в кроватке сама, не плакала, все делала согласно распорядку дня дома ребенка, который я кое-как выпросила у них. Потом малышка поняла, что я не ухожу, не меняюсь и старательно прислушиваюсь к ее желаниям.

И тут началась наша Эра Ручек. Кажется, она длилась лет до 3,5. Все это время крошка старалась быть у меня на руках. Я садилась на кровать по-турецки, клала ее себе на ноги, как в колыбельку, так мы проводили дни напролет до операции.

Вскоре малышке сделали операцию, в реанимации она находилась три дня. В реанимацию родителей не пускают. На третий день нас вызвали в кардиоцентр, мы приехали встречать дочь из реанимации и снова ложиться с ней в палату. Малышку, завернутую в одеяльце, выносила из реанимации медсестра. У дочи был потухший взгляд, она снова смотрела в никуда. И тут она увидела меня. А я увидела, как в ее глазах зажегся огонек, она протянула ко мне ручки и громко заплакала. За эти три дня моя крошка подумала, что ее снова бросили.

Первые ночи мы обе почти не спали, малышка могла засыпать только в обнимку со мной. Проснувшись среди ночи, она обнаруживала, что рядом кто-то спит, вздрагивала от страха и заходилась плачем. Она пугалась, потому что всю свою жизнь до этого спала одна. Да, это было очень сложно, тем более, что из нее торчало несколько трубок с дренажами, практически постоянно она была подключена к капельницам и кислороду. Но уже в эти дни в больнице она приносила нам огромное счастье, сама начала постоянно улыбаться. Почти каждый день в больницу к дочке приезжал папа или бабушка с дедушкой.

В день суда бабушка с дедушкой остались в кардиоцентре с внучкой, а мы поехали на решающий бой. Представитель дома ребенка прочитала длинную речь о необходимости круглосуточного медицинского наблюдения за таким тяжелобольным ребенком, которое мы предоставить не сможем, огласила длинный список диагнозов и заявила, что выступает против удочерения.

Глаза судьи округлились, она резко прервала выступавшую: «Если эти люди знают о всех диагнозах ребенка и хотят ее удочерить, то я не вижу в этом никакой проблемы. Сколько бы ни осталось жить девочке, пусть она проживет это в семье, с мамой и папой!»

Спасибо судье за эти слова, за такое четкое и ясное понимание, что любому ребенку, чем бы он не был болен, лучше жить в семье, а не в сиротском учреждении.

Решение суда было принято в нашу пользу, выписывали крошку из больницы уже как Софью Некрасову.

В последние дни нахождения в кардиоцентре, в палату к нам зашла женщина с годовалой дочкой. До этого момента я ее в отделении не видела. Она пыталась мне что-то объяснить, но слезы мешали ей, она смотрела на малышку в моих руках, звала ее Булавушкой и плакала.

Успокоившись, женщина рассказала в чем дело. Когда ее дочку забрали на операцию и после перевели в реанимацию, согласно порядку кардиоцентра, мама должна уезжать домой, маленькие детишки лежат в реанимации не меньше недели. Наина (я назову ее так) попросила у врачей разрешения остаться. Они предложили ей ухаживать за маленькой девочкой-отказником, которую собирались выводить из реанимации. Наина с радостью согласилась.

Все время, что ее дочь была в реанимации и потом, когда ее дочь перевели в палату, Наина ухаживал за моей Софьей, как за своей дочкой. Устроила ей праздник на 1 месяц, ее родные привезли большой торт, она развесила шарики по всей палате. Наина очень хотела удочерить Булавушку, но побоялась не потянуть двух детей с пороками сердца.

По счастливой случайности, именно в тот момент, когда она приехала с дочкой на обследование, врачи сообщили ей, что Булавка здесь вместе с мамой. Наина попросила возможности видеться с Софьей и общаться с нами. Я немного приревновала Софью, но, конечно, согласилась. Муж добавил: «Пусть у нашей дочери в жизни будет как можно больше людей, любящих ее».

1 ноября мы вписались из больницы. Муж и мои родители встречали нас как из роддома с цветами, шариками, подарками. По пути домой нам пришлось заехать в дом ребенка. По закону в этом не было необходимости, но они настаивали. Мы приехали, Софью снова заставили положить на стол среди бумаг. В доме ребенка оценили, что ребенок порозовел и поправился, чувствует себя хорошо. Заполнили бумаги и отпустили нас.

К вечеру мы были дома, муж подготовил квартиру и праздничный стол, за которым нас ждали родные. Странное ощущение после всего произошедшего — мы дома. Как всегда, во всех сказках: «И жили они долго и счастливо!» — на самом деле, не конец истории, а только начало.

Не каждый может взять ребенка в семью, но помочь может каждый