Блог Натальи Тупяковой. Часть 1. Как я стала четырежды мамой

Вчера старший кровный сын спросил меня: «Почему ты решила завести так много детей?» Я рассмеялась, и сказала, что вообще сначала не собиралась становиться мамой. Но сильно полюбила его отца, а он был очень болен, и я испугалась, что он вдруг уйдет из нашего мира, и я останусь без него. Поэтому решила родить ребенка, лучше сына, чтобы у меня осталась часть его, со мной.

А потом меня заинтересовала тема сиротства, и я стала изучать ее, читать блоги, форумы и статьи. Рождение кровного ребенка запустило механизм, когда остро жалеешь сирот, потому что особенно начинаешь понимать, как это важно, когда мама рядом, и волосы начинают в ужасе шевелиться, когда представляешь, каково это — когда ребенок — один, без мамы. Хотя меня эта тема волновала всегда, но как-то теоретически. А тут она коснулась как будто меня лично, близко-близко подошла. Со временем я поняла, что время пришло, я готова.

Совместная жизнь с отцом старшего сына не сложилась, и я решила строить свою жизнь самостоятельно. Стала читать форумы более включенно, зарегистрировалась, стала задавать вопросы, пыталась понять и прочувствовать все то, через что пришлось пройти другим приемным семьям, особенное внимание уделяя сложным моментам.

Однажды увидела девочку в соцсетях, и как-то она мне понравилась сразу, что-то внутри меня срезонировало с этим личиком. Я позвонила, и узнала, что у нее — 2 группа здоровья, обрадовалась, потому что это значило, что она нам подходит (я не хотела ребенка с инвалидностью на тот момент, не чувствовала готовности к этому), и начала собирать документы.

Органы опеки не приняли меня всерьез и пытались чинить препятствия, поэтому сбор документов затормозился, однако в конце концов все было готово. И даже батюшка, впечатлившись, собрал мне 5 тыс. на дорогу в приходе, однако, как раз в тот момент, когда он подъезжал к моему дому, чтобы передать этот взнос, я снова позвонила региональному оператору, чтобы сообщить, что я на днях приеду за ребенком. И она мне сообщила, что у детки инвалидность.

К этому я совершенно не была готова, перед глазами все поплыло, я на ватных ногах вышла к батюшке, голова была наполнена как будто туманом, я не чувствовала себя, он мне посочувствовал, и сказал, что я сама должна решать, ехать или нет, но вот конверт он все равно мне передает, пусть я сама решу что дальше делать. Он не давил и не решал за меня, принял мои чувства, посочувствовал и поддержал, предоставив само решение мне. Таким образом, я, отойдя от шока, все равно решилась ехать.

Детка оказалась совсем не простой, меня отговаривали и главврач Дома ребенка и невролог его, и регоператор перед этим, очень старательно, пытались предложить другого ребенка, «более качественного»,  но я плакала и твердила свое — только ее.

Когда накатил на меня момент сомнений, вдруг позвонил сын из далекого алтайского города и сообщил, что он ночью плакал. Я испугалась, потому что никогда такого с ним не было, спросила, почему. Оказалось, ему во сне приснилась «его Аня», и она говорила, что хочет в семью, а ее вот никто не берет. Даже сейчас я вспоминаю это и слезы выступают на глазах.

В общем, Ариану-Аню я привезла домой, трудно даже описать, что мы пережили с ней и благодаря ей, это было такое  зазеркалье, такая иная реальность, мы просто стали семьей из параллельной реальности. Также, благодаря ей, я не умом поняла, а всем своим существом прочувствовала, насколько сильно дети нуждаются в семье, хотя бы вот в такой — неполной, небогатой, без  большого дома, машины и поездок в другие страны, в маленьком провинциальном городке, без крутых реабилитационных центров, кружков, педагогов и прочих прекрасных модных и нужных вещей. Просто в семье детка, про которую говорили, что она никогда не сможет узнавать меня и разговаривать, ходить — под вопросом, — постепенно начала расцветать и перевоплощаться.

По состоянию здоровья одно скажу — когда органы опеки увидели ее второй раз, когда мы гуляли на улице (в маленьком городке мы все время сталкивались друг с другом в общественных местах), то спросили — жива еще малютка? Позднее, видя постепенные изменения в ребенке, органы опеки стали смотреть на меня с восхищением и огромным уважением, готовы были во всем поддерживать и помогать. Прошлым летом, когда мы с детьми приезжали в родной город, и нам пришлось зайти в опеку, специалист опеки просто начала рыдать, закрывая лицо руками, и благодарить меня за детей.

Через год после принятия Арианы в нашу жизнь вошла Надежда со своей надеждой. Эта  надежда на то, что настолько сложная малышка все-таки сможет расцвести и реабилитироваться хоть частично, заполнила меня. Ей было почти уже 6 лет, и к этим шести годам она слабо понимала речь, ничего не говорила, было только гуление, бессмысленный набор звуков, не относящийся ни к чему. Когда она впервые сказала «аа» на просьбу сказать хоть что-то, это была первая победа, первый ее осмысленный ответ и попытка взаимодействия и направленного диалога. Позже она научилась подавать нужные предметы, выполнять просьбы, сейчас уже много говорит, но отдельными словами, фразы есть, но единично.

Летом 2017-го в наше семью совершенно случайно, нечаянно-негаданно упал, как со звезды, мальчик  восьми лет. Перед  этим старший сын несколько лет просил приемного брата, но никак не получалось, были две сложные и временно-нервозатратные попытки, неудачно. А тут одна из знакомых написала, что в очередной раз возвращают мальчика, и что делать, непонятно.

Для меня тема возврата — больная, и я предложила себя, мол, я, конечно, попробую съездить и попросить его на предварительную опеку, но ты же понимаешь, писала я знакомой, что вряд ли мне его отдадут, крайне маловероятно. Но я должна сделать то, что могу сделать, нельзя просто наблюдать. Пусть хотя бы на время поиска семьи, хорошо бы, отдали на полгодика хоть. Что за мальчик, я понятия не имела.

Когда я  озвучила свою готовность, предыдущий опекун привезла мне его познакомиться, но я-то уже заранее решила, что попытаюсь помочь. И в ближайший день, в понедельник, мы все приехали в органы опеки ребенка, и мне неожиданно согласились передать его под предварительную опеку. Я была очень удивлена и обрадована, что получилось. Еще была озадачена, потому что я не верила, что отдадут.

Когда все документы были готовы, специалист органов опеки вышла к нам и торжественно объявила ребенку, что вот это (предыдущий опекун) — уже не твоя мама, а вот эта (показывая на меня) — твоя мама теперь, а ее дети — твои брат и сестры, понял? Ребенок согласно кивнул, и взял меня за руку. До дома нас любезно согласилась довезти предыдущий опекун, так нас стало пятеро.

Масик оказался зажигательный, волосы дыбом долго стояли не только у меня и детей в семье, но и у школы, во дворе тоже от него до сих пор бывают в шоке, но все чаще я слышу о том, какой он замечательный! А я знаю, все зажигательное у него наносное, основа парня прекрасна, крепка и восхитительна, а то, чем он так шокирует всех, оно привнесенное, от условий жизни и многочисленных психологических травм.

Желающих забрать его в семью не нашлось, и примерно через полтора-два месяца нашей совместной жизни я поняла, что такому масику будет сложно найти желающих, особенно таких, кто его снова не вернет, поэтому начала добиваться его дооформления на постоянную опеку в нашу семью. Все получилось.

А что получилось ? Получилось, что, когда я планировала первую дочку, зарекалась от инвалидности, и именно эта проблема нам досталась. Когда более-менее адаптировалась к Ариане, решила, что инвалидность ничего, главное, чтобы не психиатрия,  зарекалась именно от этого, так у нас появилась Надя с аутизмом (это психиатрия). Потом я уже говорила- да ладно, психиатрия разная, можно жить, вполне себе, вон какая у нас классная Надя, главное, чтобы не парень какой-нибудь, подрощенный уже, да с агрессией и с психиатрией вдобавок, с киданием ножами и все такое, маты-воровство, вот где ужас-то, вот этого никак не осилю точно. Так у нас появился Глебушка. Теперь главное -не зарекаться!

Не каждый может взять ребенка в семью, но помочь может каждый