Блог Ксении Торопцевой. Часть четвертая. Ребенок — предмет договора?

Причина, по которой я решила написать данный текст – банальна. Обдумывая третью часть «Истории Гномика», я вспоминала все, что нам пришлось пройти. Какие силы мы вложили: эмоциональные, материальные, физические, временные, чем пожертвовали, как приемный ребенок изменил нашу жизнь.

Я вспомнила тот позор, который испытывала во время истерик Сережи младшего в общественных местах, как он бил меня прилюдно, орал «помогите», как женщины охали и ахали, какая я ужасная мать, учили меня воспитанию, грозили вызвать полицию и органы опеки. Видимо, тот опыт, который пережит, сидит внутри меня тяжким грузом, и я не могу пока отпустить его, хотя, поверьте, мне очень хочется!

Да, мы все говорим: «Ребенок – это ребенок, каким бы он ни был». Возможно! Но я никогда не перестану утверждать, что дети, прошедшие опыт изъятия и пребывания в государственном сиротском учреждении – это другие дети! Я вижу это каждый день, на примере своих сыновей, на примере других приемных детей. Я вижу, как пагубно это отразилось на них, и сколько надо сделать, чтобы избавится от этого «сиротского прошлого».

Где-то полгода назад я сидела дома с родственниками (мужем, родным братом, его девушкой). На ковре перед нами играли дети. И девушка брата спросила меня: «У вас с младшим Сережей, наверняка, уже установилась какая-то связь, он уже привык к тебе как к маме?» (Сережа почти 2 года в семье, до этого пять лет в сиротском учреждении, без опыта семейной жизни).

Я спрашиваю Сережу: «Сереж, ты маму любишь?»

Он: «Не люблю».

Я: «А папу любишь?»

Он: «Не люблю».

Я: «А бабушку любишь?»

Он: «Не люблю».

Я: «А кого же ты любишь?»

Он: «Я никого не люблю».

Я поворачиваюсь к девушке брата и говорю ей: «А теперь смотри». Я встала и взяла с полки большой чупа-чупс.

Я: «Сережа, ты маму любишь?».

Сережа: «Люблю».

Я: « А папу любишь?».

Сережа: «Люблю». При этом он смотрит на конфету.

Если Сереже показать киндер-сюрприз и сказать: «Хочешь? Вот если ты скажешь, что папа с мамой тебя пилой распиливают, я тебе дам». Как думаете, что он ответит?

А все вот почему! Приемные родители знают, что такое травма брошенности, а также травма изъятия. Это проходят в школах приемных родителей.

Дети, которые пережили эти травмы, при повторном изъятии (брошенности) будут вести себя отлично от, к примеру, кровных детей. У этих детей с момента первой травмы выработалась реакция выживания. Помните, в истории усыновления я говорила, что дети, брошенные родителями, первое время стараются привлечь к себе внимание и все время кричат, а потом, понимая, что никто не придет, они замолкают.

Вот с того момента, как прекращается их борьба, взрослый становится для них исключительно объектом получения базовых потребностей (нижняя ступень по Маслоу). Программа выживания включается и при повторном изъятии ребенка из семьи. Это программа подстраивания под взрослого, угождения ему с целью получения базовых потребностей (такие дети согласятся с чем угодно и подтвердят все, что от них хотят слышать). Почему мы говорим об ужасных откатах при отказах от приемных детей, повторных изъятиях, потому что программа выживания запускается с удвоенной силой. И адаптация при повторной попытке «разморозить» ребенка из системы проходит также с удвоенной силой.

Собственно, следствие выживания – расстройство привязанности. Сейчас в России идут споры относительно данного понятия. Есть люди, которые считают, что ничего подобного не существует, и что это — «прозападные» выдумки. Но только не родители, которые сталкиваются с этим воочию. Собственно история с киндером и чупа-чупсом – одно из проявлений расстройства привязанности (потребительство как последствие).

Но есть еще более, так скажем, тяжкое – проверка взрослого на прочность. Корни идут оттуда же. Ребенку нужно удостовериться в отсутствии угрозы, он не доверяет взрослому и проверяет его. Ребенок начинает всячески испытывать взрослого. Все, о чем я писала про маленького Сережу – яркое проявление расстройства привязанности. На сегодняшний день он продолжает нас испытывать. Зная, за что мы можем его наказать, он старается делать именно это. Зная, что нас злит, когда он бьет детей в садике, Сережа делает это регулярно. Зная, что сильный топот ногами по лестнице привлечет наше внимание (негативное) – он делает так всегда! Из историй приемных родителей, которые брали детей-подростков, я знаю, что такие дети очень любят бегать в органы опеки с жалобами на родителей, что их не кормят, бьют, и они хотят обратно в детский дом.

Недавний разговор с Сережей старшим (в семье — год, 7 лет в детском доме, без опыта проживания в семье).

Я: «Сережа, ты помнишь детский дом? Это, где тебя мама нашла, помнишь, я тогда за тобой приехала, ты меня ждал?»

Сережа: «Да».

Я: «Скажи, тебе там нравилось?».

Сережа: «Да».

Я: «Скажи, а ты хотел бы снова туда вернуться?».

Сережа с огромной радостью: «Да!»

Я: «А ты понимаешь, что если ты туда вернешься, мама уже не сможет тебя оттуда забрать?».

Сережа, задумавшись: «А ты потом приедешь?».

Я: «Я уже вряд ли смогу за тобой приехать. Ну так что, поедешь туда?».

Сережа с большим счастьем: «Да».

А помните, как он горько плакал, когда я уезжала оттуда и обещала ему вернуться, а он не верил?

Он всех любит! Совершенно чужих людей может обнять и сказать им, что любит их. Первое время он целовал всем руки, просился сесть на колени, и не важно, кто это, доктор, которого он первый раз видит, или сотрудники органов опеки. Нет своих и чужих, все одинаковые!

Это и есть нарушение привязанности. Отсутствие значимого взрослого на протяжении какого-то времени – губительно для нормального восприятия ребенком его отношений со взрослым человеком. И выстраивание этих отношений с фундамента занимает много лет. И если во время этого «строительства» произойдет вмешательство извне и ребенка с этим взрослым разлучат, «строительство» надо будет начинать заново, и более того, на один фундамент у вас уйдет в три раза больше времени, чем в первый раз!

Договор о принятии ребенка в семью – бумага, на которой закрепляется судьба ребенка. С одной стороны, расторжение договора в одностороннем порядке – юридически правомерно в рамках заключенных соглашений, с другой стороны – влечет за собой трагические последствия. Да, приемный родитель заключает с государством сделку. Воспитай, взрасти, выпусти в люди, получай за это зарплату до 18 лет, – и свободен. А как же человеческие взаимоотношения и родственная привязанность, сформированная за годы совместного проживания? А никак. К сожалению, на сегодняшний день это никак не учитывается (как показывают примеры из жизни).

Вот смотрите. Я взяла из детского дома ребенка-инвалида. Ребенка, которому государство в лице сотрудников детского дома посчитало нецелесообразным делать жизненно важные операции, руководствуясь своими внутренними убеждениями (не берусь даже предполагать, какими). Я, потенциальный приемный родитель, взвесив все за и против, решаю помочь этому ребенку стать нормальным гражданином общества. Я беру на себя ответственность за его жизнь! Со мной заключают договор, по которому я, как приемный родитель, получаю заработную плату и пособие на ребенка.

А теперь дальше! В семь лет этот ребенок не знал ничего. Семь лет – школьный возраст! Он не знал ни одной буквы, ни одной цифры, ни одного предмета, он не умел задавать вопросы (у него на все был один вопрос «какой»), его фразовая речь зачастую состояла из 1-2 слов. Я, как ответственный человек, начинаю решать все его проблемы и стараться привести его к возрастной норме. Что это значит? Через 2 месяца по приезду у нас путевка на операцию, это 2 недели в больнице, потом 2 месяца реабилитации (ему нельзя было говорить и есть только протертую пищу). Потом, чтобы нормализовать речь, пришлось усиленно заниматься с дефектологом (3 раза в неделю). Плюс продление инвалидности, массажи, бассейн, иппотерапия, занятия дома, лечение у психиатра, невролога, хождение по урологам, прохождение психиатрической экспертизы (заняло 3 месяца).

Как думаете, в первый год жизни ребенка-инвалида с подобными проблемами, возможно ли работать по найму в какой-нибудь организации? Пять дней в неделю по 8 часов? Я отвечу – это нереально! Только если вы можете позволить себе няню, которая будет с ним ездить по всем этим учреждениям, занятиям и т.п. Догадываетесь, сколько будут стоить ее услуги? А теперь прикиньте, сколько стоит реабилитация такого ребенка. Сколько стоят лекарства, чтобы заставить его память работать (до этого ведь никто не заставлял ее работать, теперь только медикаментозно можно привести голову в норму). И именно поэтому люди отдают предпочтение такой форме семейного устройства как приемная семья, а не усыновление, к примеру. Потому что эти деньги нужны как воздух, чтобы восстановить ребенка, вылечить, социализировать!

Собственно к чему я это все пишу. Даже не потому, чтобы доказать, что приемным родителям невозможно нажиться на выплатах, которые они получают по договору приемного родительства, а к тому, что посмотрите, сколько приходится вкладывать в таких детей времени, сил, эмоций, денег, веры в успех (без нее вообще никуда).

И поэтому когда говорят о возможности одностороннего расторжения договора (по субъективным взглядам органов государственной власти), обрезания на корню всех твоих стараний, усилий, нервов, — нельзя не опустить руки. Приемный ребенок становится родным просто потому, что ты отдаешь ему часть себя, часть своей жизни, и никакие договора не должны так легко разрывать эту и без того хрупкую, но все же уже родственную связь!