Блог Екатерины Пирожинской. Часть 4. Про плюсов. Начало

Читать весь блог Екатерины Пирожинской

Дети дома один год и семь месяцев. И сегодня второй день рождения дочки, который мы проводим вместе. Наш день аиста прошел в дороге. До дому мы ехали часов восемь. Может быть восемь с половиной. Одна я укладывалась в пределах семи часов. Автомобилисты и родители оценят. Дети были стойкими оловянными солдатиками. Останавливались мы только по нужде. Или когда дочь рвало. По пути толком не было мест, где мать с детьми могла бы остановиться и сделать паузу. И мы ехали.

«Очень многие матери не говорят родным о болячках детей. Тем более таких стигматизированных, как плюс». Фото stockfresh.com

Наверное, если смотреть со стороны – я боялась остановиться. Дорога гнала вперед. Сейчас я вспоминаю, что про детскую блокировку дверей узнала именно тогда, на половине дороги, позвонив в автосервис. До того – как-то не приходилось. И не приходилось выхватывать шестилетку, который лез в окно руками – или пытался высунуться.  Надо признать: что бы я здесь не писала и не говорила, дети мои, даже тогда, в первое наше совместное испытание,– были на редкость осознаны и послушны.

Мне-то, конечно, казалось, что они были ужасно не послушны. Но ведь было восемь с лишним часов дороги, две встречи до того, двое детей шести и четырех с половиной лет. И мы просто проделали эту дорогу. Я и двое детей. Кому из нас было страшнее – вот правда, не знаю. Я помню, что мы приехали домой. А дома была наша няня – ждала нас. И дети вспоминали недавно: «Света, ты стояла в коридоре и смотрела на нас огромными глазами». И я тоже помню, что стояла она в коридоре, встречала нас. И глаза были огромными. Огромными.

Сейчас, если смотреть назад – я помню эту многочасовую дорогу, помню, где мы останавливались. Помню, как сын, уже перед самым городом, в пробке, пытался выглянуть наружу – конечно, ровно в тот момент, когда по обочине шел на обгон какой-то очень умный индивид. Помню мои звонки домой няне с кольца – почти до дома помню, где это было.

Мы приехали домой. У детей еще не было кроватей. Еще стоял в гостиной огромный диван, куда я на ночь детей уложила спать вдвоем, разделив диван подушками. (Диван моя сестра с мужем заберут через пару недель, а дети его и до сих пор помнят и назад хотят). Еще я помню следующий день: когда дети плясали по дому в масках, а я их разукрасила йодом – разрисовала. У дочери были усы, как у кошки. Сын был зомби.

А потом все. Провал на шесть недель. Я не помню ничего с 5-ого марта по 21 апреля. Как-то мы жили. Я даже не помню, как мои родители приехали знакомиться с детьми. Не помню совсем. Шесть недель стерты из памяти абсолютно. Совсем-совсем-совсем. Помню снова с 21-ого апреля. Очень точно: мне исполнилось 37 лет. Нас положили с 20-ого в Усть-Ижору  (поселок в Ленинградской области — ред.) по болячке сына. И мой день рождения мы встречали там: сбежали из больницы и ели блины в Теремке. И еще покупали мне теплую одежду в подарок – я собиралась в Непал. И торт с цветами везли в больницу. И шары. И кружки купили детям и мне с разными забавными узорами. И медсестрам говорили спасибо.

Усть-Ижора нам была важна. Лекарства для сына можно купить, но они дорогие. Один или два раза я просто ломанулась в детдом за лекарствами – дети были тогда еще на гостевом у меня. Другое дело, что гостевой затянулся на три месяца. Потом покупала сама. Попыталась встать на учет на обводном – но нас не взяли. А в Усть-Ижору – взяли. Документы для больницы мне из детдома присылали на почту. Гостевой режим чем плох – документов нет,  ты ребенку — никто. На руках только приказ из детдома. Куча обязанностей и никаких прав. Но это было мой выбор.

Конечно, Усть-Ижора была нам показана: посмотреть, что да как, посмотреть прием лекарств (терапию нам там как раз и сменили). Но- тут нужно быть откровенной – Усть-Ижора была нужна мне в первую очередь. Это мне была нужна пауза. Продых.

Годом ранее мы с другом должны были лететь в Непал. Но там случилось землетрясение. Мы не полетели. Остались дома. И я загадала – если мы никуда вместе не выберемся в эти дни – то разбежимся уже совсем. Мы не выбрались и разбежались. У меня началась ШПР.

Прошел год. Уже были дети, но билеты с прошлой жизни остались. Мой старый друг давил. Надавал каких-то странных обещаний. Настаивал, чтобы я определилась и «не крутила» его. А я  не крутила. У меня было двое детей, почти без документов. Один – плюс, которому нужны надзор и терапия. И полное непонимание, возьмут ли нас в больницу и на сколько возьмут. Нас взяли.

Я пролежала с детьми неделю. И поняла, что могу уехать в отпуск: у котов начиналась реабилитация, обследования. Мама моя не знала о сыновьем статусе. Знала только няня. Да и той я не планировала говорить: просто однажды, в самом начале, утром забыла дать таблетки. Позвонила. Сказала: «Дай то и то». Няня дала. Спасибо тебе огромное, Светлана. Спасибо, что не испугалась. Что слова не сказала. Что поддержала. Если бы не – я бы и сейчас пыталась хранить тайну. В сухом остатке: на врачей я не боялась оставить детей. А няня должна была к ним приезжать через день.

И я улетела в Непал. И говорила с детьми по спутнику. И смотрела на небо и горы. А когда вернулась, то на второй день слегла с температурой под сорок и без голоса. Тело сказало – подожди еще. Тебе все еще нужна пауза. Она была мне нужна.

Очень многие матери не говорят родным о болячках детей. Тем более таких стигматизированных, как плюс. Социально осуждаемое заболевание. Все боятся. Все. Неизвестно, как начать разговор, как закончить. Как жить. И мы – молчим. Прошло полтора года с того момента, как появились дети. Только тогда я смогла сказать матери – она у меня врач. Мама обиделась. Дескать – няне доверила, а мне – нет. Но я бы и няне не сказала, если бы не случай.

Хотя говорить нужно. Нужно. Нужно рассказывать о болезни. Ее причинах. Особенностях носительства. Незаразности в быту. Незаразности в жизни. Но любой такой разговор будет подвижничеством в самом начале. И мы имеем право брать детей плюс. И мы имеем право молчать. Но история все же про то, что нужно говорить, а не молчать. Даже, если не знаем как. Даже тогда, когда страшно. Я не подвижник. У меня знает мама, няня, и полтора человека – как ни странно, не самых близких. Я не прожила еще свой страх за сына. И не знаю, смогу ли прожить. Но знаю одно: решение, говорить или нет о статусе «плюс» — за ним. Не за мной. Это то, как я понимаю нашу жизнь сегодня.