Блог Екатерины Пирожинской. Часть 3. Про эмоции и про маму

Читать весь блог Екатерины Пирожинской

Уйду чуть-чуть в сторону. Решение взять детей вызывает в людях вокруг либо приятие, либо неприятие. Для одних – решение будет естественным. Другие скажут: «Как ей дали детей? Ей? Я же знаю кучу достойных! Которые так хотели! Но им – не дали! А ей – дали? Как же так?»

Фото автора.

И снова глубокое имхо: если вариант «они очень хотели, но им не дали» — вот не верю я в такое. Может быть, хотели зеленоглазуюбеловолосуюдочьпрофессораибалеринытрехмесяцевотроду, желательно с квартиркой и дачкой. Вот тут верю: не дали. Но не дали, потому что таких нет. Все остальные варианты – очень просты.

Дети есть. Они разные. Есть дети без статуса. Есть братья и сестры. Есть дети с болячками. И с инвалидностью. Есть дети, которых вотвотвотзаберут. Их много. Но будущие приемные родители ставят галочку: до четырех лет, девочка, без братьев и сестер.

Или регистрируются и ждут – вдруг придет их очередь. Не приходит. Нужно ходить в опеку и общаться с опекой. Нужно ставить галочку не на «дочетырех». И нужно быть готовыми получать – иногда выгрызать – нужную информацию. Нет плохих или хороших опек: есть просто люди, которые там работают. Со своей работой. Со своими задачами. С другим языком. С другим пониманием. И до этих людей нужно достучаться. Заставить понять себя. Это же так само-собой разумеется. Я правда искренне верю: если действительно хотеть, просто – хотеть: все получится.

Я сказала родителям о том, что иду в ШПР в самом начале учебы. Я помню, какой камень был у меня внутри. Какой ком – я не могла говорить толком. Цедила слова. А ведь у меня замечательные родители. Но я страшно боялась. И, конечно, мама поначалу была против. И долго потом еще была не рада: ведь мать хочет, чтобы ее дочь родила, чтобы у бабушки были родные внуки. И не укладывается сразу в голове: она не будет сейчас рожать. Она идет в детский дом. И она собирается взять детей. Ну, а вдруг получится отговорить? Вдруг получится удержать от ошибки? Это материнское: пытаться сберечь своего ребенка, сохранить, удержать.

И мне тоже приходилось проходить через историю с моими уже родителями – и принять то, что они не будут рады моему выбору. Они имеют право бояться, сомневаться, переживать. И моя работа – аккуратно провести их по линии до принятия моего выбора и уважения моего решения. Это трудно – потому что от родных ждешь поддержки, но вдруг оказывается, что их самих нужно поддерживать: ведь ты-то шла к своему выбору долго, месяцами, если не годами. А на родных – одним махом и одним моментом вылилась вся новая информация, вся тревога, все сомнения.

Помню, когда я ехала второй раз из детского дома, и позвонила маме. Была темень, ночь. Февраль. Одним словом, я говорила маме о том, что на мартовские уже привезу детей – мама не могла поверить. Она просто не слышала меня. Помню, как после этой поездки я почти насильно показала маме фотографии детей: мы ехали куда-то вместе. Куда ехали – не помню, но точно помню место, где остановились (купить цветы?) – остановились на Светлановском, у магазина Сампо. И я там первый раз показала маме фото моих детей. Я помню это до сих пор.

Я практически насильно всучила маме телефон и показывала. И моей маме было тяжело. Она переживала. Но она держалась. Она пыталась меня отговаривать. Но она приняла мое решение, как только я сказала: «Мама, я решила. Так будет». И я очень благодарна моим родным за то, что они приняли детей. Еще не ради них – но ради меня, своей дочери.

Потом мама смеялась. У нее было несколько двоюродных бабок: Степанида, Александра, Анна, Ульяна – и одно из имен она ужасно не любила. И конечно, мою дочку зовут именно тем именем, которое она так не любила в свое время. По-другому и быть не могло (тут я поставила смайл). Но моя мама и имя моей сестры не любила, до тех пор пока сестру Аней не назвали. А папа ужасно не любил имя Екатерина: была у них в классе девочка….

Родителям и родным нужно давать время. И поддерживать их. И понимать, да, мы хотим поддержки – но нам придется оказать ее раньше, до того, когда они смогут возвратить эту поддержку нам, молодым приемным мамам. Это данность. Ее просто нужно принять.

Из второй поездки к детям я очень отчетливо помню их первое купание. Я взяла номер с огромной джакузи – дешево, это далеко от центра России – и дети плавали в этой джакузи несколько часов. И брызгались. И были счастливы. И мы ужинали в гостинице: сил идти куда-то не было. Я до сих пор помню, что заказала им отварную картошку. Было что-то еще: наверное, котлеты, но котлет я не помню – помню отварную картошку, с укропом. На маленьких тарелочках. И банкет в ресторане, который мы наблюдали минут сорок, пока не доели нашу картошку и не вернулись спать в мой номер.

Кроме джакузи, картошки и банкета – я очень мало что помню, из той поездки. Одну, пожалуй вещь: когда я забирала детей из детдома в гостиницу, мне встретилась какая-то нянечка, сердобольная и переживучая, и первое, что она мне сказала: «Что ж вы таких-то берете то? У нас тут и получше есть!». И говорила все это от души, искренне веря, что я могла бы выбрать детей и получше-то! А я шла широкими шагами по коридору детского дома с ощущением, что я смету все на своем пути, просто кончиком пальца если стену задену – стена рухнет. И я тогда улыбнулась и сказала что-то вроде: «Да зачем лучше? Они и так – лучшие!».

Сейчас меня пугает то, что не испугало тогда: очень многие искренне верят, что ребенок с болячкой, со смуглой кожей – это ребенок неправильный, сложный. А если он еще и шебутной, если он всего лишь мальчишка? И это искреннее, коренное заблуждение очень многих таких, искренне сочувствующих, творящих нечаянное зло и оставляющих шрамы на душах – ведь я запомнила фразу, про то – что у них и получше-то есть. Я ее запомнила и помню даже сейчас.

И в продолжение темы злого добра: когда я приехала еще через неделю уже совсем забирать детей – была пятница, с утра я была на работе, и только в 12 уехала из Питера. А это значило, что в детском доме, даже без остановки, я буду в восьмом часу вечера. Дети сидели в своей группе, перед телевизором полностью одетые, в куртках, сапогах, шапки лежали на коленях. У меня был какой-то рюкзак, в который мне собрали их детский минимум. И все воспитательницы и нянечки совершенно искренне советовали: «Да поезжайте вы в гостиницу, мы их здесь спать уложим. Что вам их с собой сегодня тащить? Отдохните!»

Можете себе представить ребенка, который больше часа просидел одетым, в ожидании дороги? Можете себе представить, что с ним творится, когда, наконец, он видит человека, который – ребенок знает – его сейчас заберет. И при нем его же няни начинают уговаривать оставить ребенка. Ребенок уже не понимает, о чем речь. Он видит и слышит только то, что его предлагают оставить. И делают это из искренних, добрых, заботливых побуждений.

Ужас. Ужас, от которого волосы на голове шевелятся – насколько не понимают, насколько не знают те, кто работают в детских домах, что на самом деле они делают с детьми даже тогда, когда не делают совсем ничего дурного. Ужас.

Я нашла социально-приемлемый ответ (нам же хочется, чтобы нас понимали): «Ну что вы, зачем – так они сегодня со мной наиграются, а завтра мы спокойно с раннего утра поедем, а если я их утром заберу – то мы только к середине дня уедем – а путь-то долгий!». И этот ответ понятен, на него кивают и улыбаются, не понимая, что лишнего часа не должен быть ребенок в детском доме.

Потому что в детском доме ребенку – особенно маленькому – почти всегда страшно. Ребенку – особенно маленькому – не понять: что это за тетя? Почему он должен с ней ехать? А вот мы собрались ехать, и мы уже одеты, и даже в сапогах – но тети нет. А вот она пришла. Но почему же ее прогоняют и предлагают оставить нас? А вдруг она действительно нас оставит? А если она оставит нас – она точно придет завтра? А что такое завтра?

В этот раз весь мой текст об эмоциях. Сегодня я подумала, что мне важно проговорить свои чувства, чувства родителей моих и моих (тогда еще нет) детей. И теперь, каждый вечер, когда мои дети спят у нас дома в своих кроватях – я подхожу к ним, когда они заснули, и шепчу слова ласки и гордости и любви. И просто говорю, как я рада тому, что они есть. Конечно, я говорю эти слова и не сонным, а очень даже бодрым детям: но почему-то мне кажется, что слова, нашептанные мамой ночью – особенно сильны. Они – как обереги для моих детей. Они делают их сильнее. И да – я буду шептать детям по ночам слова ласки и гордости и любви.