Блог Екатерины Пирожинской. Часть 2. Мои дети

Читать весь блог Екатерины Пирожинской

Первое знакомство с детьми. Телефоны детского дома молчали. Мы списались по электронной почте. Директор отвечала очень короткими фразами, но отвечала. И было понятно, что меня не прогонят.

В общении с детьми помогли кошки: на телефоне были фотографии двух моих кошек, рыжей и коричневой. Фото автора.

Февраль. Ехать на машине восемь часов. Других вариантов нет – или почти нет. Села. Поехала. Бутерброды с собой. Термос взять не догадалась. Отступая в сторону:  я проделала этот путь — в детдом и обратно — по восемь часов за рулем в одну сторону, наверное, около двадцати раз. И только один раз с детьми. Какие-то поездки я помню хорошо, какие-то меньше.

Первую поездку я не помню. Совсем. Я осознала себя в маленьком городке, за шестьсот верст от дома. На улочке с малоэтажными домами, во дворах, еле-еле нашла крохотный домик опеки. Здесь, в отличии от детского дома, меня не сильно ждали и не сильно хотели. Но направление на знакомство дали. И я поехала в детдом. И опять провал в памяти.

Помню, кабинет директора детского дома – очень большой, очень светлый. Помню, мы с ней говорили про мою мотивацию. Помню общение с социальным педагогом. Я даже не помню – смотрела ли я документы и карты детей до встречи или после.

Почему я все это пишу: нужно отдавать себе отчет, что все процедуры общения с опекой, детскими домами, приезды к ребенку – это крайне травматичные ситуации для нашей психики. Вы удивитесь, какие нелогичные, какие неожиданные поступки мы совершаем.  В обычной жизни мы — уверенные в себе, взрослые, ответственные. Нужно быть готовыми к тому – или хотя бы помнить – что в ситуации стресса логика может отказать. Решения будут приняты на фоне эмоций. И с этими решениями потом придется что-то делать.

Я помню, что детей привели в кабинет к директору.  Моя будущая дочь была похожа на меленькую обезьянку. Сын был непонятным малышом, стоявшем вдали, взгляд которого я не могла поймать. Им дали по конфетке, по рисунку для раскрашивания – и их увели на полдник. Наверное, в этот момент меня и посадили листать документы – но далеко не факт.

После полдника нам дали первый раз пообщаться наедине. Я совершенно не помню, о чем мы пытались говорить. Дети сидели как воробышки на диване. Не смотрели на меня. И были абсолютно испуганы – дело в том, что и я была испугана, как сейчас уже понимаю. В комнате были какие-то игры. Я тоже что-то принесла, по-моему, пазл. Контакт был очень робкий. Помогли кошки: на телефоне у меня были фотографии двух моих кошек, рыжей и коричневой. Кошек дети сразу разделили: «Эта будет моя», «А эта – моя!» — и с этого разделения на «мою»  и «твою»  кошку у нас все и пошло.

На следующий день – было воскресенье —  я забрала котов сразу после завтрака, и мы поехали гулять. Для начала – бросили все излишки выданного нам с собой в моей гостинице и пошли в кафе. Есть мороженое и пить чай. Здесь я совершила первую ошибку (а может быть, и не ошибку), в общении с детьми: дочь выпила весь чай. Сын – тянул. Ну я и поделила их чай на двоих, уверенным движением взрослой тетки. Ребенок залез в кафе под стол и минут семь плакал под столом – периодически интересуясь тем, что происходит над столом и очень демонстративно отворачиваясь. И хорошо, что я реагировала на это совершенно спокойно – ну хочет ребенок сидеть под столом, я, конечно, с ним поговорю, поуговариваю.

В результате предложила ему передать под стол мороженое, чтобы было ему не так печально. Ребенок от мороженого отказался – но через минуту вылез. Эти посиделки в кафе – первое мое четкое и детальное воспоминание о детях, их поведении и моем. Потом мы долго гуляли – часа три, наверное, поднимались на холм со стелой в честь Великой отечественной войны, рассматривали, как рыбаки вертят лунки во льду… И мне было совершенно понятно, что они — мои, и никуда я их не отпущу больше: нужно только решить с парой бумажек.

«Неотпущубольше» затянулось на десять дней. Местная опека всячески увиливала от того, чтобы я написала согласие. А я – я была не достаточно опытна, чтобы просто пойти и написать. Была также некая недооформленная мысль о том, что вот сейчас, когда я есть, они конечно-уже-точно-точно-сами-совершенно проведут ЛРП. А надо было просто писать согласие. Сразу. И не тянуть.

Было бы проще намного и понятнее и для меня, и для детей. Но я не написала. И это была ошибка – особенно с учетом возраста детей. Ошибка, которая продлила и наш период адаптации, и выращивание доверия.  Сейчас я намного лучше понимаю, почему опытные приемные мамы пишут согласие сразу. Конечно, я понимала, что дети — мои, но не написав согласие сразу, словно оставляла лазейку для страхов, для обратного отсчета, если-вдруг-что. И конечно, себе было сразу сказано: ничего и никогда. Но пока согласие не подписано, пока опека не оформлена – всегда есть место для сомнений и обратного шага – и дети это чувствуют, как бы мы себя не убеждали, и их не убеждали – что обратного шага не будет.

Не нужно делать такие же ошибки. Если нужна очень долгая проверка и очень много встреч – значит – не свое. И это мое личное глубокое имхо. Свое – понятно сразу. Либо сразу понятно – да, не совсем мое – но берем, сейчас. Сразу.