Татьяна Пластинина: «Единицы выпускников считают, что все им должны. Нет, они выходят и думают: «Куда я попал?»

Мы публикуем очередную историю совместно с порталом deti.mail.ru

Татьяна Пластинина из Уфы – специалист по работе с детьми в детском доме. Долгое время она была мамой для всех ее 40 воспитанников, но потом взяла домой на воспитание взрослых мальчика и девочку. Брать детей в переходном возрасте непросто, но тем ценнее положительный результат, которого удалось достигнуть Татьяне.

 История  с приемными детьми в моей жизни началась с работы в детском доме. Я проработала там 15 лет.  Так вышло, что и мои родители – послевоенные детдомовские дети.

Мы первыми в Башкирии начали действовать по программе патронатного воспитания. У нас была экспериментальная площадка по подготовке детей к передаче в семьи. Это был очень крупный детский дом на 250 человек. Мы старались делать все по семейному типу, не разлучать сестер и братьев, потому что на практике в семейных домах детей разбивают по возрасту, а не по семейной принадлежности. Дети из детского дома жили в моем доме постоянно: кто-то переезжал, кто-то готовился уйти в семью, у кого-то возникали разнообразные сложности.

Со всеми моими 40 воспитанниками у нас возникли личные отношения, и я очень рада этому, потому что со многими мы поддерживаем связь до сих пор.

Когда я начала работать в этой системе, моей дочери было 4 года. Она дружила со всеми детьми, которые оказывались у нас.

Потом сложилось так, что 12 лет спустя начала моей работы в детском доме я собралась в декрет. Из-за этого мне пришлось приостановить работу в детском доме. Когда младшей дочери был месяц, я захотела вернуться на работу, но программу «Приемная семья» закрыли. Тогда дети, с которыми мы общались, стали приезжать ко мне.

В это время Валера, который потом стал моим первым приемным сыном, заканчивал 9 класс. Он учился на «отлично» до 8 класса, потом решил, что это плохо и стыдно, и вообще перестал учиться. Он попал ко мне в 14 лет. У нас система такая: 1 августа ребенка после детского дома устраивают в училище. В этот день Валера и оказался у меня.

Это тоже проблема – где жить август и сентябрь между детским домом и моментом, когда начинают финансировать в училище. В это время ребенок оказывается предоставленным самим себе, без еды и без жилья.

В 7 лет Валера оказался в детдоме. Его тестировали и поставили диагноз «умственная отсталость», просто потому, что после смерти матери он отказывался разговаривать. Его поместили в коррекционный детский дом, где потом выяснилось, что там 30 детей с таким же ошибочным диагнозом.

Валеру «оформили» на меня только в училище, куда он поступил учиться на сварщика. Там я получила статус его представителя. Мы заключили соглашение о том, что он живет у меня, что я занимаюсь его учебой.

Несмотря на то, что с Валерой мы были давно знакомы, адаптация была очень сложной. Общаться в детском доме и в семье – это две разные вещи. Оказавшись у меня, он вдруг перестал разговаривать.

Я начала разговаривать за двоих. Для меня такая его реакция означала усталость от новой ситуации, ведь для него семья – это другая реальность. Теперь ему надо было выходить из дома, садиться на автобус, не отвлекаться, не опаздывая, приезжать в училище и там учиться. Ничего этого ему не приходилось делать в детском доме. Там дети выходили за забор и попадали в школу. С учебой у него проблем не было — были с поведением. На самом деле, что бы ни писали эксперты,

только единицы выпускников выходят и думают, что все им должны. Нет, они выходят и думают: «Куда я попал?» В какой-то момент Валера перестал ходить на уроки, и это длилось два месяца.

 Еще одна проблема была связана с тем, что у Валеры была сиротская книжка. За годы сиротства у него на ней накопилось около 100 000. Когда ему исполнилось 18 лет, при всех наших хороших отношениях он решил уйти из дома. Я не стала этому препятствовать, потому что тут спорить и доказывать бесполезно. Один только вариант – жизнь покажет. Главное, чтобы она показала быстро и была возможность вернуться.

Он вернулся примерно через полгода, и это было очень тяжело для всех. За это время он чуть не бросил училище, потому что пошел на работу, где ему не платили денег. Жил он у «добрых людей», которые сняли все его деньги с книжки. Эти деньги сгорели за пару дней. Почему он ушел? Сам сейчас говорит: «Дурак был». Конечно, ему хотелось потратить книжку, а я ему не разрешала.

После училища стало еще сложнее. На работу его брали, но говорили, что не будут оформлять, потому что не доверяли ему как детдомовскому. В результате Валера работал бесплатно в ожидании, оформления на работу, которое так и не наступало. Это было плохо даже не из-за денег, а из-за того, что он перестает себя ощущать полноценным членом общества. В конце концов, работу удалось найти только благодаря знакомым. Сейчас Валере 23 года, мы решили, что он будет жить отдельно, когда он женится, а пока я агитирую его получать высшее образование.

13-летняя Радмила попала ко мне, когда я пошла в детский дом увольняться после декрета. До этого ее дважды брали в семью и возвращали. Я не могу понять, почему это происходило. Радмила – идеальный ребенок! Учится на «четверки» и «пятерки», пока уроки не сделает, спать не ляжет, чистюля, неконфликтная. Когда ее вернули во второй раз, она просто плакала. Ее приемные родители говорили очень много, а она не говорила вообще ничего.

И потом я долго не могла научить ее, что нужно высказывать проблему, не молчать о ней. Сначала я долго и настойчиво заставляла ее говорить, в конце концов, она сдавалась, правда, начинала от этого еще сильнее плакать, но при этом хотя бы приходило понимание.

Однако самые большие трудности у меня возникли, когда я захотела ее оформить. Мне просто ее не давали. Говорили, что у нее переходный возраст и что я ее верну. Мне приходилось объяснять, что у меня не тот возраст и не тот опыт, чтобы вернуть Радмилу. Я оформляла ее целых 9 месяцев. Мне пришлось после декрета устроиться на новую работу и параллельно уволиться из детдома, так как сменился директор, который не захотел со мной работать. Кроме меня, ушел практически весь коллектив. Чтобы доход достиг 25 000, мне пришлось взять еще одну работу. В конце концов, мне удалось собрать все необходимые документы, и мне ее с трудом отдали.

А через месяц она начала рыдать и говорить, что уходит обратно в детский дом. Мне едва удалось вызвать ее на объяснения. Она сказала: «В детском доме нас в комнате шесть человек, мы перед сном лежим и разговариваем. А еще нагрузка не такая в школе».

Да, со школой у нас были большие проблемы. Всем детям переход из детдомовской школы в обычную дается очень тяжело. В детдоме Радмила была отличницей и получала «пятерки» в основном за старание. А в обычной школе учителя могли себе позволить назвать ее «придурком». Конечно, ей было очень тяжело это перенести.

При этом у Радмилы не сразу сложились отношения с моей мамой, потому что мама более суровая, чем я. Но помирились они как раз из-за школы. Рада пришла домой из школы на три часа позже. Выяснилось, что учительница русского языка выставила ее в учительской и критиковала ее пред всеми, называя «дурой».  Тут поднялась моя мама и отправилась в школу защищать Раду. Она пригрозила учительнице подать на нее в суд и лишить педагогической практики, если та еще раз позволит себе оскорблять девочку.

Моя дочка и Радмила обе хорошо закончили школу, их там даже называли близнецами, хотя у них разница в полгода. К сожалению, им пришлось остаться без выпускного только потому, что у меня не хватило денег, чтобы сдать на это мероприятие, а скидку нам делать отказались.

После школы Радмила столкнулась со сложностями при поступлении в институт. Нам везде отказывали, несмотря на льготы.  Говорили: «Все детдомовские поступают, а потом бросают через месяц». Конечно, такое отношение во многом оправдано. Мне даже Валера сейчас говорит: «Если бы я дома не жил, я бы сейчас уже сидел». В результате мы смогли поступить только в один институт. Сейчас она заканчивает второй курс, у нее совсем мало «четверок», а остальные «пятерки». В отличие от моей родной дочери Радмила может заниматься до четырех утра.