Татьяна Пластинина: «Думаю, что отказникам будет не очень хорошо в детских домах семейного типа»

С 1 сентября 2015 года детские дома по всей России начнут работать по-новому. Они будут реорганизованы по семейному типу и станут рассматриваться как временное пристанище перед устройством воспитанников в приемные семьи. Все эти нормы установлены в Постановлении Правительства РФ № 481 «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей, оставшихся без попечения родителей», которое было подписано Дмитрием Медведевым 24 мая. Главная цель нововведений – преобразовать детские дома в учреждения, которые максимально успешно могли бы устраивать детей в семьи.

Всем ли воспитанникам подойдет детский дом семейного типа? Всегда ли можно рассматривать его как временное пристанище? Об этом наш постоянный автор Марина Глазкова поговорили со специалистом по работе с детьми Татьяной Пластининой.

Татьяна Пластинина — социальный педагог, филолог, музыкант. Много лет отдала работе в детском доме №9 города Уфы, где прошла путь от воспитателя до заместителя директора и выпустила несколько поколений воспитанников. В 2008 году она сама стала приемной мамой. Сейчас состоит в благотворительном обществе «Семейные ценности», которое занимается решением проблем выпускников из детского дома.

М.Г. Закон подразумевает переустройство всех детских домов по семейному типу. Но ведь детские учреждения такого рода существовали и раньше в рамках программы «Патронатная семья», по которой вы работали много лет. Расскажите о вашем опыте.

Т.П. У нас эта программа начала действовать примерно с 1995 года. Наш директор Фатима Шамиловна Мустафина продвигала программы альтернативных детских домов. Благодаря ей, детскому дому №9 г. Уфы присвоили статус ­детского дома-школы, и в рамках этой программы были организованы и обустроены группы семейного типа.

Мы формировали группы в зависимости от того, откуда к нам поступали дети. Однополых детей из одной семьи мы старались селить в одну комнату. Если речь шла о разнополых детях, мы пытались создавать мини-сообщества по семьям, потому что были случаи, когда к нам попадало по пять братьев и сестер.

В 2002 году, когда был издан указ президента о борьбе с беспризорностью, детей нам начали приводить прямо с улиц. Очень сильно различались ребята с улицы и дети «государственные», отказники, которые пришли к нам из роддомов через дом ребенка. Нас беспокоило, что беспризорники могли использовать неадаптированность детдомовских, поэтому и было организовано приемное отделение для вновь поступивших ребят, которое помогло отделить их от детей из «системы».

Однако разнополых детей, которые пришли с улицы, но попали туда из семьи, расселить по разным комнатам иногда было невозможно. Вот один из ярких случаев. К нам пришла Катя с двумя братьями. Когда мы попытались уложить ее спать в комнате для девочек, она не давалась, требуя оставить ее вместе с младшими братьями. Конечно, ей пошли навстречу. Тогда она начала устраивать «дом»: стаскивала рядом два матраса, клала мальчиков в угол, а сама ложилась поперек, как собака. И при всех попытках сделать, чтобы мальчики были в одной комнате, а девочки в другой, они смотрели на нас волком, потом, ночью, дети свивали простыни и пытались удрать. Из этого можно сделать вывод, в каких ужасах они жили.

Многие дети, поступившие к нам в рамках борьбы с бродяжничеством и беспризорностью, периодически убегали. Я шла за ними и уже знала все эти близлежащие подвалы, бомжатники. Дети убегали, после возвращались иногда сами, иногда после многодневных поисков с милицией и воспитателями­. Возвращаясь, они почти все говорили: «Простите меня, такие мы, что делать… Нам у вас тяжело, хотим домой». Но вы бы видели, где многие из этих ребят мыслили свой дом! Я пыталась донести, что это не дом, это не то, по образцу чего потом эти дети будут устраивать свою собственную жизнь.

Катя с братьями часто убегала, особенно летом. Потом их искали, возвращали, разговаривали долгими часами, пытаясь разобраться и предотвратить следующие побеги. Младший брат ее Ленька жаловался: « Я не хотел бежать, они меня заставили, а я устал!» Когда они выпустились, жизнь их сложилась по-разному: Катя принимала наркотики, Ленька полтора года отсидел. Только другой брат Миша постоянно работает строителем. Потом их постигла и другая беда, которая, к сожалению, часто случается с бывшими детдомовцами: предприимчивая родственница оставила их без квартиры. Дети были прописаны в квартире у бабушки вместе с другими многочисленными родственниками. На этом основании было сделано закрепление жилья, что лишило их права постановки на льготную очередь для детей-сирот. Она уговорила их подписать отказ в ее пользу, как бы мы ни старались это предотвратить.

Со многими из моих воспитанников у меня сложились личные отношения. Они меня считают родным человеком, и я их тоже, потому что очень много было вместе с ними пережито и много в них постарались вложить.

M.Г. Можно ли сказать, что детский дом семейного типа подходит всем детям?

Т.П. Обычный (не семейный) детский дом ориентирован на тех детей, которые попадают туда после отказа матери от них в роддоме. Таких деток называют отказниками. Это система для детей, упустивших момент семейности, который по сути безвозвратен. Да, это по своей практике я говорю: если ребенок лежал один в роддоме и в течение первых месяцев не знал материнской ласки и заботы, то во многих психоэмоциональных моментах возврата нет. Я тоже мать, и я видела, как отказники отличаются от других детей в роддоме. Когда я родила первую дочь, рядом с ней лежали два отказника, которых я тут же хотела забрать. Но по возрасту мне бы их сразу не дали, потому что я была очень молода. Мальчик пролежал месяц, а девочка чуть больше двух недель.

Разница бросалась в глаза уже тогда. Я кормила детей вместе со своей дочерью. Тогда считалось, что это может им что-то дать, но, я понимала, что это капля в море. Когда я подходила, мальчик затихал, вытягивался и смотрел на меня очень пристально, нечеловеческим¸ немного пугающим взглядом. А девочка скукоживалась и делала такие движения, как будто пыталась телом ползти ко мне. Когда я выписывалась из роддома, мне было очень тяжело, я не могла не задумываться о дальнейшей судьбе этих деток… Тогда я рожала одна в огромном роддоме: это был экономически трудный 1994 год, когда рождаемость упала на ноль. Я знаю теперь, что этих детей, конечно, не забрали.

С младшей дочерью была другая ситуация. На отказников были претенденты, но все равно они лежали уже с потухшими глазами. Если на ребенка найден родитель, то его рекомендовалось брать на руки, а если нет, то говорили, ты лучше не бери, а то он кричит потом. Вот такое отношение.

Думаю, что отказникам будет не очень хорошо в детских домах семейного типа. Таких детей лучше стараться устраивать в семьи в глубоком младенчестве. Даже если они попадают в семью в год, то упускают определенный период и это очень трудно наверстать, а в некоторых случаях невозможно. У нас были несколько возвратов усыновленных детей. Особо запомнился один случай, очень трагичный, как мне кажется. Мальчика, усыновленного в год, вернули в 11 лет после английской школы, хорошего образования. Мать сказала: «Ну, вот не стал он мне родным, не могу я его обнимать». Мальчику ничего не объяснили. Думаю, что тут со стороны усыновителей была обыкновенная трусость. Не смогли посмотреть ребенку в глаза и хоть что-то сказать… Только бабушка этих усыновителей придумала историю о том, что он якобы плохо себя ведет и не помогает мыть полы. Ужасно глупая причина, не правда ли? И ребенок-то ни сном, ни духом не знает, что он усыновленный. Я думаю, он даже в это не поверил бы, но получил травму на всю жизнь. До сих пор вспоминаю, как он старался во чтобы то ни стало часто мыть полы и говорил мне: «Я ведь уже намного лучше полы мою? Вы скажете бабушке? Может быть, мне уже можно домой?»

М.Г. В постановлении сказано, что каждая группа детского дома будет состоять не более чем из восьми разновозрастных детей. Если речь идет о детях до четырех лет в группе будет не более шести человек. С ними будет работать ограниченное число педагогов, которые могут заменяться лишь в случае отпуска, болезни или увольнения. Действительно ли эта норма поможет привнести атмосферу семейственности?

Т.П. Если дети идут из отказных учреждений, создать им семейную группу практически невозможно, либо это должна быть совсем маленькая группа из трех детей и одного воспитателя. Потому что ребенку, который не знал жизни в семье, надо намного больше внимания и сил. И даже если он попадет в группу, где шесть одновозрастных детей, это уже слишком много. Хотя, конечно, сама возможность создать такую группу уже хороша.

Почему дети-отказники, когда попадают в семью, начинают плакать? Потому что у них диссонанс, они не понимают, что делать. Сколько бы ни было такому ребенку лет, прежде, чем он совсем привыкнет, с ним в семье надо пройти все этапы развития как бы с рождения: сначала вы его носите на ручках, кормите и ухаживаете¸ учите самообслуживанию — все заново¸ как будто он ничего этого и не умел. Это и есть бесценный опыт проживания в семье, который он потом возьмет с собой во взрослую жизнь. Если вы берете 15-летнего, то и такого взрослого ребенка будете носить на ручках. Может быть, и не в прямом смысле, но понянчиться с ним придется. То же самое и в группе семейного типа.

4-летнему отказнику нужно максимум внимания, его надо носить на руках. А остальные что будут делать – за твою юбку цепляться? Поэтому, мне кажется, если в группе есть хотя бы один четырехлетний ребенок, то остальные должны быть старше и иметь хотя бы изначальный опыт проживания в родной семье, иначе все будут сидеть на руках. Также, чтобы помочь отказникам, нужны хорошие психологи. Пока то, что мы имеем, — это, скорее, исследования, которые немногие могут применить на практике.

Раньше и у воспитателей, работающих с детьми в рамках программы «Группа семейного типа», была норма 8 человек в группе школьного типа и 6 человек в дошкольной группе. Но это были нормы для обычного детского дома тех лет. А сейчас получается, что эти же самые нормы преподносят как исключительные для детского дома семейного типа?

Хотя в те годы на практике часто получалось 20 детей в школьной группе и 10 в дошкольной. И всего два воспитателя, сменявшие друг друга. Детские дома в те годы часто были переполнены, а воспитателей не хватало.

M.Г. Как должны отбираться сотрудники для работы по семейному типу?

Т.П. С трудом. Наш коллектив складывался десятилетиями, а распустился менее чем за полгода. Когда он создавался, испытательный срок у нас достигал от месяца до полугода. Вновь пришедшие сотрудники становились нашими полноценными коллегами, только пройдя стажировку. Важно было понимать, как специалиста (воспитателя¸ психолога¸ социального педагога) воспринимают дети и, конечно, главное было то, что ты можешь положиться на своего коллегу. Если я знаю, что человек меня не подведет, я могу ему оставить группу, как свой дом. Когда я возвращаюсь к этим детям на следующий день, я снова как будто прихожу домой. Воспитатели не просто должны шагать в ногу, но и смотреть в одну сторону. Но это достигается только опытным путем. А как это можно прописать в законе, я не знаю. Что люди должны быть добрыми и добросовестными? В результате таких усилий у нас сложился такой коллектив, что мы могли работать эффективно даже без пристального внимания директора – каждый был на своем месте и отлично делал свое дело.

M.Г. Детские дома, по новому постановлению, рассматриваются, скорее, как временные учреждения, которые должны способствовать устройству детей в семьи. Но ведь есть категория детей, которые никогда не попадут в семьи. Каково будет их место в новой системе?

Т.П. Да, безусловно, такие дети есть. Например, это девочки, которые подверглись насилию в раннем возрасте или даже занимались проституцией. Были случаи, когда их брали, но это случалось крайне редко. Таких детей опасаются брать в семьи. Под такую категорию попадают также девчонки и мальчишки, которые родились и выросли в семьях алкоголиков и наркоманов, начали рано бродяжничать, у которых есть поведенческие отклонения. Немотивированная агрессия может возникнуть у таких детей как реакция на непонятную и непривычную для них ситуацию попадания в обычную, примерную семью, а так же вследствие многочисленных психических травм, полученных в глубоком детстве. Таких детей смотрят, берут на гостевой режим, но оформление вслед за этим никогда не следует. У них тяжелый характер, проблемы в школе, частые драки¸ побеги из семьи. Не все готовы к таким детям, хотя бы просто потому, что не знают, что делать и как реагировать…

Вряд ли заберут из детского дома ребенка, который прожил в системе детского дома или попадает туда уже взрослым — в 12-15 лет. Это своеобразный приговор, таких не берут точно… К тому же в этом возрасте появляется привычность к детскому дому, и очень тяжело бывает уйти в семью от общего «стадного» уклада.

М.Г. Как надо выбирать ребенка в детском доме, чтобы не сделать ошибки?

Т.П. При выборе ребенка очень важен момент биохимического взаимодействия. Особенно меня возмущает, когда во многих регионах, и у нас в том числе, предлагают выбрать ребенка по фотографии. Самое важное для сотрудников опеки – это фотография и готовность документов, а главным должно быть не это. Я считаю, что самый лучший способ выбирать детей – это волонтерство. Пришел приемный родитель, отработал в детском доме от одного до шести месяцев, сложились и у него с каким-то ребенком вот эти самые биохимические отношения — такого ребенка и надо забирать. Того, кого он сможет брать на руки, обнимать, вытирать ему сопли. Точно так же и ребенок должен потянуться к этому взрослому не одномоментно, а надолго. А это можно проверить не за один-два визита. Даже я, человек, который проработал много лет в этой системе и психологически готовый ко многому, один раз столкнулась с тем, что меня стало мутить, когда я сморкала нос ребенку. Почему-то с другими у меня такого не было. Значит, именно с этой девочкой у нас что-то не сошлось. И представьте, если бы я взяла ее в семью. Мне пришлось бы очень долго эту реакцию в себе подавлять, но ребенок – очень тонкий организм, это обязательно почувствовал бы и рос бы с этим чувством внутреннего отторжения. Это тоже определенная психическая травма, когда значимый для ребенка взрослый человек не принимает его полностью.

Нередко воспитатели не хотят пускать в детский дом волонтеров, потому что в системе бывает всякое, например, случаи жестокого обращения с детьми¸ достаточно неприятные хозяйственные и бытовые вопросы. Я считаю, детский дом надо сделать более прозрачным именно для волонтеров, потенциальных родителей… А то получается, что кто угодно может ходить в детский дом с конфетками и гуманитарной помощью, а если посмотреть на ребенка в жизни, в обычных условиях, поработать рядом с ним¸ прожить вместе какие-то рядовые события, на это надо оформлять специальное разрешение со множеством справок. И то разрешат после этих бумажек только гулять пару часов… Я считаю это общение перед оформлением официальных, так сказать, отношений залогом дальнейшего успешного воспитания и адаптации детей. Хотя думаю, что многие «занятые» родители со мной не согласятся. Но я говорю о том, как было бы лучше в идеале…

М.Г. Какие еще традиционные ошибки происходят в системе?

Т.П. С детьми из системы воспитатели или приемные родители часто делают такую ошибку: они заставляют их много учиться и, как правило, это не приносит больших результатов. Я же всегда старалась пробудить в них творческую активность или привить интерес к спорту. Там они выплескивают свои эмоции, раскрываются, а тут, смотришь, и учеба лучше становится, потому что они в чем-то другом реализовали себя и стали раскрепощеннее. А, самое главное, они получают бесценный опыт успешности. Пусть он будет троечником, но вы дайте ему танцевать, дайте ему петь или рисовать – и все будет хорошо. Я со своими подопечными поступала именно так, и они на множестве соревнований занимали у меня первые места. Им необходим этот выплеск энергии!

М.Г. Еще один тип учреждений для временного устройства детей – социальные приюты. Каково ваше мнение на их счет?

 Т.П. Я работала в приюте, и они мне однозначно не нравятся. Туда дети попадают либо после психотравмирующего изъятия из семьи, или даже их приводят родители оказавшиеся в сложной ситуации, чтобы дети там недолго пожили, от месяца до полугода. Несмотря на то, что внешне распорядок дня тут похож на детский дом, законодательно эти дети менее защищены. У них нет статуса социального сироты, что не позволяет решать их социальные проблемы и защищать их законные интересы. Там, как правило, меньше помещения, бывает, что дети живут по 20 человек в одной комнате. Ни о какой семейности там речи нет, а жестокость процветает. Я не видела хороших приютов. Приют – это что-то временное, а где временное, там нет соблюдения интересов детей, нет никакого подобия дома. В приютах не ребенок, а кратковременная номинальная единица, на нее выделяются деньги и вещи, которые он даже не может считать своими личными. Естественно, при таких условиях никто особо не несет ответственности даже за качество медицинского сопровождения или образования и воспитания. В приютах воспитатели больше похожи на пастухов: отвести, привести, сопроводить, уложить, разбудить. Меньше уделяется времени и внимания духовному развитию. На это просто нет времени.