«Пожалуйста, возьмите мою дочь». Часть четвертая

Мы публикуем продолжение рассказа Елены про знакомство с кровной мамой Ани, своей будущей приемной дочери.

«Пожалуйста, возьмите мою дочь». Часть 4

Читать третью часть рассказа

Читать вторую часть рассказа

Читать первую часть рассказа

Глава 7. Аня. Страх и одиночество.

Закончились новогодние каникулы, и пришло время Ане идти в школу. А это значило, что Люба будет дома одна. Хайям хотел оставить Аню дома, чтобы она ухаживала за матерью. Эта идея казалась мне, да и всем вокруг безумной — мы стали замечать, что Ане очень тяжело.

Мы как могли уговаривали Любу вернуться под медицинское наблюдение, убеждали Хайама, что Аня должна учиться (у нее и так один год был пропущен, когда Люба переехала в Москву). Ситуация осложнялась тем, что у Любы и Ани, по факту, не было никаких документов, разрешающих проживание в России.

Непоявление Ани в школе могло вызвать интерес со стороны органов опеки, а, следовательно, и миграционных служб. И тогда бы Аню ждала неминуемая депортация. От помощи сиделки Люба также отказывалась, продолжая убеждать нас, что она поправляется, и “в понедельник выходит на работу”. Ситуация казалась тупиковой.

Но в середине января у Любы начались сильные боли, и она все-таки решила лечь в хоспис, для подбора новой схемы обезболивания. В этот же день хоспис организовал перевозку Любы, а Анюта осталась дома.

Иногда Люба разрешала мне забрать Аню на один-два дня. Однажды Анюта призналась, что больше не может ездить к маме и хотела бы побыть у нас подольше. Я поняла, что за этими словами стоял не отказ от любимого человека, а крик о помощи: Ане было безумно страшно жить в подвешенном состоянии, она устала от одинокой жизни в чужой квартире, устала от хосписа, от гиперконтроля и раздражительности матери, от постоянных упреков со стороны Хайама. А ей, кроме того,  требовалось хорошо учиться и посещать кружки, убираться, стирать, гладить, решать взрослые проблемы.

Стресс, страх, одиночество быстро сказались на ребенке — мы заметили, что и без того худая Аня практически перестала есть, отказываясь от любой нормальной еды. Питаться она соглашалась только газировкой и чипсами.

Я ощущала себя предателем, возвращая ее в пустую квартиру, поэтому вновь и вновь заводила разговор о том, чтобы Аня осталась у нас насовсем. Я была готова возить ее к Любе каждый день, даже чаще, чем делал это Хайам. Но Люба была против, каждый раз убеждая меня, что поправляется, и уже скоро вернется домой, поэтому нет, мол, смысла пропускать школу.

Как-то мы встретились с Мирой, волонтером хосписа, в коридоре. Мира часто навещала Любу, и хорошо знала о нашей ситуации.

— Мира, ну что мне делать? Как поступить? Аня не может постоянно жить одна, да и вообще это неправильно, опасно, мало ли что может случиться. Почему Люба так против?

— Мне кажется, я догадываюсь, почему, — отвечала Мира, — ведь если ты заберешь Аню, то какой смысл оплачивать квартиру? И Люба это понимает. Переезд Ани к тебе, потеря квартиры — и у нее нет ни семьи, ни дома, куда вернуться. Значит из хосписа она больше не выйдет. А для нее семья и дом — это то, ради чего она живет вопреки прогнозам.

— Но вот еще чего я боюсь… Вдруг Ане сообщат, что мама умерла, а рядом с ней — никого?

— Я попрошу доктора, чтобы он первой сообщил тебе.

Хоспис, Люба, Аня, Хаям — все повторялось каждый день и становилось уже даже каким-то обыденным. Непрерывное ощущение дня сурка. Потихоньку Любина ревность ко мне прошла, сменившись дружбой и доверием.

В какой-то момент я осознала, что стала для Любы, возможно, самым близким человеком.  

Как-то раз она сама попросила Аню называть меня тоже мамой. Аня застеснялась и отказалась. Я предложила не торопить события.

Глава 8. Надя вместо Насти.

Аня продолжала жить одна, а я — ломать голову, как исправить сложившуюся ситуацию. Идея созрела внезапно. Моя старшая дочь Надя на тот момент училась в Москве. Мы живем за городом. Дорога до колледжа от нашего дома занимала у нее больше двух с половиной часов, учеба заканчивалась часто после 9 вечера, поэтому домой она приезжала к полуночи. В 6 утра надо было уже выезжать обратно.

Я предложила Наде пожить вместе с Аней, квартира которой находилась намного ближе к колледжу.  Сначала идея переезда не вызвала у Нади положительных эмоций. Надю смущала перспектива жить в чужом доме. Больничные запахи и тусклое освещение создавали довольно гнетущее впечатление в квартире. Однако через пару дней Надя согласилась.

Самым трудным для Нади оказалось то, что Любин гиперконтроль моментально распространился и на нее саму. Люба звонила по несколько раз в день, задавая повторяющиеся вопросы, «зависая», теряя мысль.

— Надя, привет. Как Аня? — спрашивала Люба.

— Все хорошо, — отвечала Надя, — вот, кушаем.

—  (пауза) Хорошо. А что?

— Картошку с курицей приготовили.

—  (пауза) А курицу где взяли?

— Купили, специально в магазин сходили.

— Ясно. (пауза) И что же вы, ее приготовили?

— Да, конечно, пожарили.

—  (пауза) И что, так прям, без гарнира едите?

— Да нет, с картошкой

— Ясно… (пауза) А к картошке что?

Надя безумно стала уставать от этих разговоров, у нее даже случился нервный срыв. “Мама, мне стыдно не брать трубку, ведь она умирает и хочет знать о своей дочери, но она мне звонит постоянно, даже когда я учусь” — жаловалась Надя — “мне приходится выходить из аудитории”.

Я не знаю, правильно ли я поступила, но тогда я разрешила Наде не брать трубку, если ей неудобно говорить. Я посчитала, что Надя и так взяла на себя огромный труд, переехав к Ане, и это не должно отразиться на ее здоровье и учебе.

Надя и так уже достаточно испытывала неудобств: она не видела друзей, перестала ходить на свидания и редко имела возможность обнять меня.

Аня тоже уставала от этих многочасовых разговоров с мамой. После каждого такого общения она либо замыкалась, либо плакала. Хайам регулярно приходил навестить Аню: сидел на кухне, курил в форточку, пил кофе, молчал и уходил, оставляя за собой грязную посуду. Иногда он кричал на Аню прямо при Наде, упрекая ее в жестокости и бессердечии, когда Аня просилась сходить вместо хосписа к подружке на день рождения или праздник в школе. Потом он отвозил ее к маме.

В этой истории было жаль всех: и Любу, которая, чувствуя приближение смерти, искала общения с близкими, и Аню, которая не выдерживала напряжения, и даже Хайама, ставшего заложником своей двойной семейной жизни. Жалко было и Димку, и Надю, моих других детей — всех.  И даже иногда было жалко себя. Мне тяжело было видеть, как мучается и угасает Люба, как все прозрачнее с каждым днем становятся ее руки, как заостряются черты лица. За это время, я успела, пожалуй, ее полюбить.

Аня быстро привязалась к Наде. Теперь ей было не так страшно. “Она мне стала вместо Насти, — говорила Аня, — Даже лучше”. Дело в том, что у Ани была и есть старшая сестра — Настя, которой на тот момент было 18 лет. Но около двух лет назад, после серьезной ссоры с Хайамом и мамой, Настя ушла из дома.

Только однажды Настя пришла в хоспис навестить, еще в самом начале, забрала вещи из дома и снова исчезла.  Люба очень ждала ее, звонила и писала ей каждый день. Но Настя не приходила, отчего Люба много плакала. Не пришла она и на похороны.

Мы познакомились с Настей много позже, через несколько месяцев после того, как Любы не стало. Настя поведала тяжелую историю, которая расходилась с рассказами Любы и Хайама, но при этом объясняла, почему Настя вынуждена была скрываться и не хотела идти на контакт ни с мамой, ни тем более с отчимом.

Увы, теперь остается только гадать, чья версия была правдивой — родителей или ребенка. Впрочем, и гадать уже нет никакого смысла — время все расставило по своим местам.

***

Уже к началу мая я, Дима и Надя ощущали себя истощенными. Однако, главное тяжелое испытание, крах надежд, событие, полностью скосившее меня – как оказалось, еще предстояло. И именно Люба стала первым человеком, кто пришел на помощь.

Продолжение рассказа.