«Пожалуйста, возьмите мою дочь». Часть первая

Мы публикуем первую часть рассказа многодетной приемной мамы, психолога фонда «Измени одну жизнь» Елены Мачинской. 

Памяти Любы, мамы моей приемной дочери, посвящается.

18+

Вот и прошел год, как Анна V с нами. Пятая – потому что в нашей семье уже есть две приемных девочки с таким именем, чихуа-хуа и кошка.  Да-да, все изначально Ани. Так сложилось. Чтобы не путаться, каждой Ане мы придумали производное от имени. Мы называем ее Нюта, потому что в нашей семье уже есть две девочки с именем Аня.

В честь этой годовщины я решила рассказать вам, мои читатели, о том, как Нюта попала в нашу семью. Это не самая обычная история, поэтому, надеюсь, она покажется вам интересной.

Это правдивый рассказ обо всех событиях, что произошли со мной и моей семьей, со своими взлетами и падениями, горем и радостью. Хочу поблагодарить всех, кто был рядом с нами в тот непростой период времени, поддерживал, помогал: мою любимую подругу Ольгу Свешникову, которая и заварила эту кашу; мою дочку Надю, взявшую на себя заботу о ребенке в тот момент, когда я болела или была вынуждена находиться с детьми: волонтеров благотворительного фонда «Вера» (помощь хосписам) — Миру, Зульфию и других, оказавших нам неоценимую поддержку и всестороннюю помощь; сотрудникам фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» — Александре Гончаренко, Александре Столяровой, Юлии Курчановой, взявшим на себя все организационные вопросы; моих дорогих друзей, приходивших по первому зову на помощь: Марину, Юлию Канышеву, Эльмиру Кнутсен, Анну Немчинову и многих-многих других.

Отдельно хочу поблагодарить мою любимую сестру Машу, ее сына Славика, моих родителей и всех моих детей за то, что поддержали меня в моем решении. Спасибо всем, кто оказал финансовую поддержку. Даже тогда, когда нельзя спасти, не значит, что нельзя помочь.

Глава Первая. Первый звонок.

Я сидела на своем рабочем кресле, задрав ноги на стол, и лениво просматривала Фейсбук. Я могу позволить себе такую вольность, так как мой «офис» находится всего в метре от кровати и на этаж выше родного холодильника. Я работаю дома. Вечерело. За окном шел первый снег. На дворе были последние числа октября 2017 года.

Внезапно зазвонил телефон. Телефон, надо сказать, звонит всегда внезапно, поэтому ничего удивительного в этом не было.  Я всего пару минут назад поставила его на зарядку. Провод был довольно коротким, чтобы положить телефон рядом с собой, поэтому я пристроила его в углу под столом, рядом с розеткой.

Понимая, что аккумулятор за такое короткое время еще не успел бы зарядиться, я не рискнула выдергивать телефон из сети. Поэтому пришлось неловко согнуться, практически нырнуть под стол, чтобы дотянуться до мобильника. Вот так, с ногами на столе и головой под ним, я и ответила.
Звонила Свешникова, моя подруга.

— Да, Оль, привет.

— Привет, ты можешь сейчас говорить? Есть строчное дело, — я ощутила напряжение на том конце провода.

— Ну да, говори, что стряслось, — я подумала, что у Ольги какие-то неприятности.

— Слушай, тут дело такое. Ты в Фейсбуке видела историю про Любу из Казахстана, ну, с ребенком, которую привезли в хоспис?

— Честно говоря, что-то видела на прошлой неделе, но не помню подробностей, — я постаралась принять более естественную позу, скинув ноги на пол. Теперь я сидела все еще довольно странно, засунув голову под стол, но уже перестала напоминать пьяного акробата.

— Ну, ты меня знаешь, да, я влезла в эту историю. Короче, Лен, врач говорит, что Любе осталось жить буквально пару дней. И срочно, срочно нужны приемные родители, которые бы взяли девочку. Родственников — никого. Люба и дочка – граждане Казахстана, но девочка все последние годы учится в школе, у нее тут есть отчим, к которому она привязана. Он ее любит и хочет забрать.

— Ну, так и что, он не заберет?

— Он пока не может, он – гражданин Азербайджана. Ему сперва надо документы сделать в России, оформить гражданство, и только потом он сможет ее взять под опеку. А если девочку отправят в Казахстан, то он точно не сможет ее там забрать. Понимаешь?

— Понимаю. Но сегодня пятница, вечер. Где мы найдем прямо сейчас приемных родителей с готовым заключением? Девочке сколько годков-то?

— 12.

— Ну, тем более. За такими большими девочками без гражданства, да еще и на времянку, да еще и с отчимом-азербайджанцем, который жаждет общаться и забрать ребенка… Я не знаю…

— Лен, я уж думала себе ее забрать, но я правда сейчас не могу, я не в ресурсе. Может, ты хотя бы временно ее возьмешь, а? А потом другую семью найдем?

—Эээ… Я вообще-то не планировала, Оль. Не знаю, мне надо подумать, посоветоваться с Димкой. Кстати, девочку как зовут?

— Аня.

— Хм. Ну, это серьезный аргумент, — самым убедительным тоном произнесла я, ведь всех моих приемных детей зовут именно так.

Ольга на пару секунд подвисла, видимо, пытаясь понять, что я сейчас имела в виду, и, догадавшись, что это шутка, от души засмеялась:

— Ну, все, Мачинская, теперь не отмажешься.

Разговор с Димкой, моим молодым человеком, занял не больше 10 минут. Он, так тяжко переносящий шум, гам и постоянное движение детей, на мой пересказ нашего с Ольгой разговора, совершенно внезапно изрек:

— Да тут, похоже, думать некогда. Надо помочь. Едем.

Признаться, его готовность помочь обескуражила меня во много раз сильнее, чем звонок Ольги с просьбой взять ребенка. Нет, не то чтобы Димка против детей, но он крайне рационален и не подвержен спонтанным решениям. Каждый раз там, где я ему кричу «бежим скорее спасать мир», он отвечает что-то в стиле «надо очень хорошо подумать, стоит ли бежать, куда, зачем и с какой скоростью». Таким образом, он часто спасает меня от необдуманных эмоциональных поступков.

А тут он внезапно, совершенно неожиданно для меня, принял решение, даже не дав мне сообразить, что к чему. Только поставил условие, что прежде чем подписать бумаги, как однажды поступила я еще до знакомства с Анной III, мы все-таки сперва посмотрим на ребенка. И спросим девочку, что она вообще думает о том, чтобы поехать к нам. На том и порешили. Ехать решили с утра.

Глава вторая. Ночь перед знакомством.

Спалось тревожно. Больше всего меня пугала почему-то даже не перспектива принять нового ребенка в семью, а вот эта поездка в хоспис. Мне снились толпы кричащих от боли умирающих людей, слезы и причитания родственников, пришедших попрощаться с умирающими. Снились страдания, страх и ужас того места, в которое я должна была поехать. Строгие врачи, операционные, все стерильно. Все кругом в масках, как в фильме ужасов.

Мне никогда раньше не приходилось бывать в подобных местах, поэтому даже само слово «хоспис» заставляло меня дрожать и покрываться гусиной кожей, и жуткие картины одна за другой разворачивались передо мной всю ночь. Да, так вышло, что к своим 36 годам мне посчастливилось не встречаться близко с паллиативными больными.

Тема смерти для меня была внутренним табу, я старалась никогда не думать о ней. Между кошмарами, когда я снова пыталась заснуть, одно за другим всплывали травмирующие воспоминания детства.

Я лежу в больнице. Два разрозненно стоящих корпуса больницы, котельная, здание отдельно выстроенного пищеблока и морг соединяются между собой длинным проходом через подвал, которым пользуются только санитары, перевозящие покойных в морг, да редкий обслуживающий персонал. Врачи и посетители при необходимости ходят в соседние корпуса по улице. Так быстрее.

Мне предстояло сходить в  соседний корпус на одно из назначенных обследований. Так как на улице была зима, а одежду забрали родители, медсестра объяснила мне, как пройти под землей, не выходя на улицу. Одно из ответвлений этого коридора вело в морг, и медсестра настоятельно попросила не свернуть туда по ошибке.

Я помню, как чуть дыша, я шла по этому коридору, думая, что где-то рядом морг. Вдруг свет нервно заморгал и погас. Я оказалась одна в темном, холодном коридоре под землей, всего в нескольких десятках метров от того самого поворота, куда мне нельзя было сворачивать. В то время я еще верила в души, приведения, демонов и всякую нечисть.

Где-то далеко горела одна аварийная лампочка, на свет которой на подкашивающихся ногах, леденея от ужаса, я направилась. Поравнявшись с лампочкой, я поняла, что это еще не конец пути, а только его середина. Мне надо идти дальше, от света, туда, в пугающую темноту. Настолько непроглядную, какой не бывает даже самой темной ночью.

В конце коридора, где света от лампочки уже не было видно, я шла на ощупь. Наконец, я уперлась в какую-то дверь, дрожащими руками нащупала ручку и дернула с силой. Дверь оказалась закрыта. Я начала беззвучно  плакать от ужаса. Мне страшно было дышать, потому что казалось, что кто-то услышит и придет за мной. Кто-то нехороший. Я хотела бы потерять в тот момент сознание, чтобы перестать ощущать этот кошмар. Мои руки ощупывали дверь в поисках задвижки, крючка, чего угодно. Дверь представляла собой решетку, поэтому я смогла просунуть руку на другую сторону. Там был навесной замок. Он был закрыт.

Я бросилась бежать обратно по коридору, туда, откуда пришла, но почему-то оказалась в каком-то другом коридоре, который привел меня в тупик. Не было света спасительной лампочки. Я кружила по этим бесконечным переходам, как загнанный зверь, ощупывая стены и закрытые двери. Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, я нашла нужный выход.

Вспоминалась смерть деда, так напугавшая меня. Как он в гробу, такой чужой, незнакомый, лежит. Мне страшно. И вот наступает тот момент, когда родственники подходят прощаться с покойным, целуют его в лоб. А я стою и боюсь подходить. Тетка Таня толкает меня в спину и шепчет, иди, мол, поцелуй дедушку.

Признаться, с дедушкой у нас были всегда крайне натянутые отношения. Он вечно был зол и пьян, и, пожалуй, даже не помнил, как меня зовут. До поцелуев и при жизни с ним не доходило. По пьяни он часто кричал на нас, внуков, и гонял отовсюду, и мы его сильно боялись. А тут целовать его остывшее тело! Я не смогла, за что меня потом долго стыдили и даже планировали изгнать бесов. Мертвый дед, преследующий меня с топором, снился мне после этого еще много-много лет.

Кажется, мой Дима в ту ночь тоже плохо спал. Никогда я не радовалась и одновременно не боялась так звонка будильника, как в тот день. Пришло время закончить бояться и начать действовать. Большое счастье, что в тот день Дима поехал со мной, был спокоен и уравновешен. Хотя кожей я ощущала, что и ему тоже страшно. Ему тоже никогда не приходилось раньше бывать в хосписе.

А нам еще предстояло, как мы думали тогда, забрать ребенка у женщины, которая доживает последние часы. И, возможно, рядом с ней встретить момент смерти.

Это больше всего меня пугало. Я готова была подписать любые бумаги не глядя, все что угодно, на какое количество детей, только не столкнуться с тем, что называется смертью. Как оказалось, то, что меня ждало дальше, сильно отличалось от моих ночных фантазий и страхов, преследовавших меня всю жизнь.

Продолжение рассказа, часть вторая