Почему сироты не плачут. Колонка Александра Гезалова

Недавно телеканал «Культура» показал знаковый фильм «Рожденные в СССР» — о всех нас, в нем рожденных. Создатели документальной картины проследили за судьбой нескольких человек, которых снимали в разном возрасте — от семи до двадцати восьми лет. Один из героев картины — мальчик-сирота, выросший в детском доме, а позже усыновленный. 

В семь лет, когда ребенок говорил в камеру о своей маме, голос которой ему приснился, и позже в аналогичной ситуации он плакал, но слезы не катились из его глаз. На днях я был в гостях у замечательного журналиста, редактора интернет-газеты «Лицей» Натальи Мешковой. Мы обсуждали этот фильм и это странное поведение сироты. Я пообещал ей написать статью на эту тему — почему сироты не плачут.

Сироты не плачут. Это позволительно только детям из домов ребенка и младших групп детдомов

Да, это так. Сироты вообще практически не плачут. Разве что это искусственные слезы. Поводом для них может стать, например, «нереализованное иждивение» — подарки которые не дали. Вот в таком случае может включиться «сиротская машинка». Однако часто и она не нужна: у ребенка из детдома достаточно способов разжалобить кого надо, чаще всего не слезами — позой, убегая, искривляя лицо. Слезы в детдоме признак поражения.

А вот плакать вообще, искренне, как это делают дети, сироты часто уже не могут и не умеют, это позволено только детям из домов ребенка и младших групп детдома. Малыши еще не знают, что слезам детдом не верит, никто не верит.

Во многом умение плакать зависит от того, насколько рано или поздно попал ребенок в эту систему. Если он попал в нее с рождения, то этот один из важнейших для ребенка сигналов, что ему плохо или некомфортно, быстро стирается из опций. Связано это с тем, что лежа в отказной кровати, уже через некоторое время он перестает кричать, взывая к тем, кто должен ему помочь почувствовать заботу. Мама, которая обязана делать это по умолчанию, живет в другом мире, а местные нянечки знают, что если отказника брать в руки, он будет орать и звать к себе еще. Поэтому уже через некоторое время в детских палатах отказные дети молчат, а родительские орут — знают, что к ним подойдут и пожалеют их.

Сироты имеют уже сформировавшуюся внутреннюю саморегуляцию, и способны подавить в себе эмоции, даже если на глаза накатились слезы. И когда говорят о том, что дети-сироты не эмоциональны, не понимают, они ими не могут быть, так как имеют совсем иные степени защиты от жестокости или равнодушия.

Они просто молча взирают на происходящее. Они понимают, что для того чтобы произошло что-то по-настоящему хорошее, их запрос должны понимать. А запрос этот — не жалость к ним, им это по барабану. Сиротам нужна личность, исповедь, разговор, участие.

Чтобы понять, почему сироты не плачут, нужно знать, через какие разочарования людьми, государством и обществом проходят эти дети. Они проходят через предательство, неискренность, обман. Они прекрасно понимают, в какой они жизненной ситуации, и потому у них уже есть ответ на многие вопросы, и часто этот ответ один – я вам не верю.

Для того, чтобы эта вера обрелась, те, кто приходит в гости сиротам, или дает надежду на будущий день, должны быть и чище, и светлее. Чтобы их рука, сердце, душа помогли ребенку из детского дома очистится от того казенного детства. И попасть в нормальный мир, ребенок сможет, не стесняясь, плакать и от радости, и от огорчения. А не держать слезы на краях своих уже взрослых и многое повидавших глаз.

Сироты не плачут. Но не потому, что сухари. Они тоже дети, тоже люди, только их чувства сдерживает построенная у них внутри плотина нашего равнодушия и неверия в них.

Бобры, будьте добры.