«Мы увидели много проблем внутри приемных семей»

От чего зависит качество жизни детей-сирот и приемных семей

Ежегодно около 40 тыс. детей в России попадают в приемные семьи. В среднем около 5 тыс. детей ежегодно возвращаются в детский дом.

Почему приемные родители не справляются, какую роль в возвратах играет школа, как влияет политическая ситуация в России на благотворительные программы, директор благотворительного фонда «Измени одну жизнь» Яна Леонова рассказала спецкору “Ъ” Ольге Алленовой.

В 2020 году на семейные формы устройства, в том числе под предварительную опеку, было передано 43 485 детей. Еще 1638 детей были возвращены кровным родителям. 4800 детей были возвращены из приемных семей в сиротские учреждения.

К концу 2020 года в стране было 92 348 приемных и 145 патронатных семей, 8 семейных детских домов. Под безвозмездной опекой (у родственников) находились 152 718 детей. Под возмездной опекой у родственников — 9766 детей.

«Уже в марте пожертвований стало на 16% меньше, чем в феврале»

— С конца февраля благотворительные организации в России столкнулись с сокращением пожертвований. Ваш фонд ощутил это на себе?

— Уже в марте пожертвований стало на 16% меньше, чем в феврале. Думаю, масштаб будет понятен через пару месяцев.

— В чем причина?

— Например, сокращаются рекуррентные платежи (регулярные платежи без подтверждения владельца карты. — “Ъ”). Отменяются регулярные платежи наших постоянных подписчиков по техническим причинам: банк не может провести операции по списанию денег. Таких отмен в марте стало в 2,5 раза больше, чем в феврале.

— То есть это не сами люди отменяют платежи, а банки не могут снять деньги с их счетов?

— Люди тоже отменяют платежи, но такие отмены стандартные и их количество такое же, как всегда.

А вот отмен по техническим причинам стало значительно больше. К этому привели санкции и проблемы с платежными системами, возникшие в начале марта.

— Как вы думаете, благотворительные программы фонда сильно пострадают?

— Наш фонд активно развивал сообщества в социальных сетях, в том числе в тех, которые совсем недавно, 21 марта, были признаны Роскомнадзором экстремистскими. Эти соцсети давали нам большую часть пожертвований. Теперь мы их теряем.

— Но ведь представители властей, требовавшие в суде признания экстремистскими Facebook и Instagram (признаны экстремистскими организациями.— “Ъ”), говорили, что использование этих соцсетей не приравнивается к участию в деятельности экстремистской организации.

— Сейчас нам очень не хватает разъяснений, надо ли поднимать весь контент на нашем сайте за несколько лет, чтобы проверить, содержатся ли там ссылки на эти уже запрещенные социальные сети, надо ли их убирать, можно ли продолжать вести аккаунт фонда.

Мы несколько лет развивали социальные сети для расширения круга информированных людей — тех, кто готов помогать в нашей работе, тех, кто готов стать усыновителем или опекуном, тех, кто ищет ответы в процессе воспитания приемных детей.

В наших аккаунтах шла масштабная консультационная работа. Как сейчас ее вести, если закрыть соцсети,— не понятно.

— А корпоративные жертвователи продолжают помогать?

— Мы не столкнулись пока с отказами от наших крупных партнеров, но многие сейчас оказались в непонятной экономической ситуации, и мы предполагаем, что можем потерять примерно треть бюджета нашего фонда, если ситуация будет оставаться такой, как сейчас.

— Расходы фонда выросли?

— Мы не занимаемся лечением или закупкой медтехники для реабилитации, наши расходы — это создание видеоанкет для детей, живущих в детских домах, чтобы помочь им найти семью; психологическая и юридическая помощь приемным семьям, услуги репетиторов и бебиситтеров для приемных детей, работа информационного портала по семейному устройству.

Пока наши расходы на содержание этих программ не выросли, но мы понимаем, что они могут расти вслед за инфляцией.

Поэтому сегодня сложно что-то планировать. Горизонт планирования сокращается до недели.

В начале года мы составили план создания видеоанкет для детей, которым нужна семья — надеялись, что по окончании карантинных мероприятий детские учреждения станут массово открываться и нам нужно будет снимать много видеоанкет, чтобы наверстать упущенное. И вот после 24 февраля мы опять ищем способы, как продолжать помогать нашим подопечным, потому что возможностей снова становится меньше.

«Насильственные действия совершались и со стороны персонала, и внутри детских групп»

— Как пандемия повлияла на семейное устройство детей-сирот?

— В 2020 и 2021 годах детские дома закрывались на карантин, многие учреждения провели в таком режиме год-полтора, и кандидаты в приемные родители не могли прорваться к детям. Они столкнулись с трудностями, связанными с введенными ковидными ограничениями,— даже те, кто уже был с заключением органов опеки на руках и был готов знакомиться с детьми и забирать их.

Нам в фонде приемные родители обрывали телефоны: «Помогите попасть в такой-то детский дом, нас не пускают».

Персонал работал вахтовым методом весь 2020-й и отчасти 2021 год, в учреждения не пускали и наших сотрудников, снимающих видеоанкеты детей (с 2012 года фонд «Измени одну жизнь» снимает видеоанкеты детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и размещает их как на своем сайте, так и на портале «Усыновите.ру».— “Ъ”). Хотя у наших сотрудников есть прививки, ПЦР-тесты и они отвечают всем правилам, введенным для работников детских домов.

Понятно, что тогда многие организации находились в растерянности и не понимали, как поступить лучше — мы мало знали о вирусе, ситуация менялась практически ежедневно. С одной стороны, мы видели сотрудников учреждений, которые боялись попадания инфекции на свою территорию, а с другой стороны — кандидатов в приемные родители, которые получали серьезные задержки в процедуре семейного устройства. Они по несколько месяцев не могли попасть в школы приемных родителей, которые закрывались, а потом не справлялись с потоком кандидатов, долго ждали знакомства с ребенком и даже после того, как согласие на принятие ребенка было подписано, опять ждали разрешения приехать и его забрать.

Последние полгода ситуация стала исправляться, но с нового года многие детские дома снова закрываются на карантин из-за распространения нового штамма коронавируса.

— То есть год или даже чуть больше дети не устраивались в семьи?

— Устраивались, но это стоило приемным родителям огромных дополнительных усилий. Во многих регионах органы опеки упрощали процедуры и разрешали забирать детей под временную опеку — это спасало ситуацию. Но не везде.

Я как-то звоню региональному оператору базы данных о детях, говорю: «Коллеги, родители не могут попасть в ваши учреждения, не могут познакомиться с детьми и взять их под опеку, давайте обсудим законный формат, который всех устроит и поможет детям найти семью». А мне отвечают: «У нас нет никаких проблем с семейным устройством, у нас прекрасные цифры, все как шло, так и идет». Я не знаю, почему мне дали информацию, которая разительно отличалась от той, которая поступала от кандидатов. По нашим данным, десятки родителей в течение полугода пытались пробиться к детям, и это не могло не отразиться на цифрах и ситуации с семейным устройством.

— Возможно, больше детей стали возвращаться в кровные семьи — это тоже повлияло бы на рост статистики.

— Хорошо, если это так и если это делается для детей, а не для отчетов.

Пандемия показала несогласованность действий многих структур, задействованных в семейном устройстве ребенка. Показала много нелогичных действий в отношении людей.

Персонал, который дежурил вахтовым методом, то есть контактировал с внешним миром перед тем, как заступить на смену, мог входить в учреждения, а приемные родители не могли знакомиться с детьми, кровные родственники не могли навещать детей, сотрудники НКО не попадали внутрь учреждений, чтобы продолжать работу и помогать детям.

В самих учреждениях, по отзывам воспитанников, стало расти внутреннее напряжение, насильственные действия совершались и со стороны персонала, и внутри детских групп, особенно подростковых. В наш фонд стали поступать обращения от самих детей с просьбой помочь им в решении конфликтных ситуаций.

Ограничения и изоляция увеличивали тревогу, и это не могло не сказаться на отношении людей друг к другу, их отношении к себе и детям. Персонал оказался заперт в учреждениях, часто вопреки своей воле, вдали от своих семей, и никакой поддержки у этих людей не было. К нам обращались специалисты из детских домов: расскажите, чем занимать детей весь день, как поддержать персонал?

Если возвращаться к цифрам, то с сожалением вынуждены констатировать: в 2021 году мы сняли почти на 2 тыс., то есть на треть, меньше анкет, чем обычно.

Это значит, что мы не дали шанс на семью 2 тыс. детей, кандидаты в приемные родители не увидели их видеоанкеты.

— Существует прямая связь между снятыми видеоанкетами и устройством детей в семьи?

— Я не могу утверждать, что наличие видеоанкеты на 100% влияет на семейное устройство ребенка. Мы ориентируемся на несколько показателей: на опросы органов опеки, сотрудников учреждений и родителей.

Органы опеки говорят, что после выхода анкеты на нашем портале количество звонков по поводу этих детей увеличивается примерно на треть. Из тех приемных родителей, которых мы опросили на нашем портале, 48% (около 1 тыс. человек) принимали решение о принятии в семью ребенка после просмотра наших роликов.

Мы понимаем, как работает видеоанкета — это возможность услышать и увидеть ребенка в его реальной жизни. Фотография и короткое описание в федеральном банке данных детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, не всегда позволяет увидеть, почувствовать живого человека.

— Видеоанкета позволяет увидеть ребенка и подготовить родителя к ребенку, значит, с их помощью уменьшается вероятность возвратов из приемных семей в детский дом?

— Не могу сказать, что люди, которые забирали детей благодаря видеоанкетам, точно не вернут их назад. Я часто слышу от родителей: «У вас на видео они такие хорошие, а домой забираешь — чертята». Мы с вами тоже бываем очень разными даже в пределах одного часа.

Видеоанкета точно дает шанс ребенку быть увиденным — окончательное решение все равно будет приниматься кандидатами уже на месте при согласовании с органами опеки, с руководством детского учреждения.

Если говорить о какой-либо связи между возвратами детей в учреждения и видеоанкетами, то, по отзывам многих наших родителей, видеоанкета стимулировала их изучить другие материалы нашего сайта (вебинары, статьи, блоги, прямые эфиры специалистов и приемных родителей). Что помогло им глубже погрузиться в проблематику и лучше подготовиться к возможным сложностям. У нас в фонде существует служба поддержки: приемные родители могут обратиться с вопросом к высококвалифицированным специалистам — юристам и психологам. И многие обращения начинаются со слов: «Мы взяли ребенка по вашей анкете», «Читаем вас, решили обратиться». То есть видеоанкета — это не только первый шаг к ребенку, но еще и знакомство с поддерживающим сообществом приемных родителей и специалистов, а это, конечно, в итоге влияет на то, вернут ребенка в детский дом или нет.

В 2019 году благотворительный фонд «Измени одну жизнь» снял 6908 видеоанкет, в которых рассказал о 8508 детях. Из этих детей в том же году в семьи был устроен 2561 ребенок. В 2020-м фонд снял 4318 видеоанкет, показав в них 5558 детей. Из них в семьи были устроены 1852 ребенка. В 2021-м сотрудники фонда сняли 5967 анкет, в которых рассказали о 8215 детях. Из них в семьи устроен 2471 ребенок.

«У них было два занятия в ШПР, где все ограничилось документооборотом»

— Почему приемные родители возвращают детей в детские дома?

— На мой взгляд, возвраты свидетельствуют о том, что у нас недостаточно сильная подготовка приемных родителей и нет системной поддержки приемных семей.

Мы в разгар пандемии, в 2021 году, открыли дистанционный курс под названием «Тест-драйв приемного родительства». Его ведут психологи — наши и привлеченные фондом. Курс длится полтора месяца, посвящен приемному родительству, ресурсам семьи, там есть и юридические занятия, и информация по группам здоровья детей, которая очень волнует приемных родителей. Эти курсы сегодня очень востребованы, туда записываются люди из разных регионов, и в этом большой плюс дистанционного формата. Как ни странно, у нас там очень много приемных родителей, которые уже прошли школу приемных родителей (ШПР) и взяли детей. И многие из них говорят, что не проходили у себя в ШПР ни нарушение привязанности, ни детские травмы, ни детско-родительские отношения, то есть с базовым минимумом они не знакомы, решали проблемы сразу «в бою».

При этом большая часть людей проходит курс до конца — это значит, что есть серьезная мотивация: они пришли не для того, чтобы получить бумагу о прохождении ШПР, им важно иметь информацию.

Безусловно, мы делаем скидку на то, что теория и практика — это разные вещи и что многие знания забываются, но все же, исходя из полученных отзывов, считаю, что систему подготовки (и в первую очередь подготовки квалифицированного преподавательского состава) нужно серьезно пересматривать.

— На ваших онлайн-курсах можно получить бумагу об окончании ШПР?

— В дистанционной школе приемных родителей нет возможности выдавать такое свидетельство. Пока мы не нашли у коллег в министерствах поддержки в этом вопросе. Дистанционный формат считается «чем-то не тем». Хотя я считаю, что онлайн-школу приемных родителей можно делать без потери качества. И пусть лучше люди окончат ШПР дистанционно, но получат необходимые знания от хороших специалистов, чем они формально пройдут ШПР у себя в регионе, но сделают это для галочки. Мы как-то общались с несколькими людьми из одного региона: они говорили, что окончили ШПР, имеют на руках сертификат и заключение органов опеки и готовы выезжать за детьми, но при их разговорах с психологами выяснилось, что у них вообще нет никакой подготовки.

Они выдавали полный набор штампов: хотели менять ребенку фамилию, считали, что информацию о кровной семье необходимо тщательно скрывать, искали «синеглазеньких» детей.

Я спросила их, проходили ли они ШПР. Они ответили: «Проходили — в первый раз принесли документы, во второй раз забрали свидетельство». То есть у них было два занятия в ШПР, где все ограничилось документооборотом.

«Перфекционизм — опасная черта у приемных родителей»

— Чего не знают приемные родители, когда берут ребенка? К чему их трудно подготовить?

— Есть такое банальное выражение — завышенные ожидания. Вот это очень серьезная проблема, и она у приемных родителей бывает нередко. Завышенные ожидания от ребенка — что он сразу оценит и примет семью, родителей, отогреется и выдаст хорошее поведение и хорошие способности. Завышенные ожидания от себя — что ты сможешь ребенка сразу полюбить, окружить заботой, отказаться от каких-то своих прежних приоритетов, стать хорошим родителем. Завышенные ожидания от окружающих — что все они будут тебе помогать. А в реальной жизни ребенок хамит, ворует, сбегает из дома, родитель измотан и не чувствует никакой любви, родственники не помогают, друзья перестали приглашать в гости — и человек остается со всем этим один на один и говорит: «До ребенка я жил хорошо, значит, надо его вернуть, чтобы я снова зажил хорошо».

В 2021 году Центр доказательного проектирования Московского государственного психолого-педагогического университета под руководством Алексея Газаряна провел исследование факторов влияния на возврат приемных детей подросткового возраста из приемных семей, проживающих в сельской местности. По данным этого исследования, самые распространенные причины возвратов приемных детей из семей в учреждения — завышенные ожидания родителей от ребенка (75,38%), трудное поведение приемного ребенка (73,85%), низкая компетентность и незрелость родителей в вопросах воспитания приемных детей (73,85%).

Обычно люди с такими завышенными ожиданиями посещали школу приемных родителей, в которой к обучению относились формально. Это связано с тем, что «на местах» нет необходимого количества специалистов, нет курсов повышения квалификации, а знания, которыми необходимо делиться с кандидатами, отсутствуют в программах вузов, где готовят специалистов, или же даются в недостаточном объеме.

Зачастую родители не имеют элементарного понимания того, что приемный родитель не супермен, он обычный человек со своими слабостями, а приемный ребенок — глубоко травмированный детеныш, главное для которого почувствовать себя в безопасности.

Нам часто звонят кандидаты или родители, которые считают, что ребенок должен повторять их путь и их жизненный настрой.

Как-то к нам обратился кандидат: «Я одинок, живу с мамой, хочу удочерить девочку-подростка, у нас большая квартира, мы все сможем ей дать». Начинаем разговаривать — выясняется, что он из военных и ему очень важно, чтобы девочка вставала в шесть утра, заправляла постель. Я говорю: «А если она не будет заправлять постель?» — «Нет, будет, я ее воспитаю».

Другой кандидат, художница, говорит: «Я нашла анкету девочки, там говорится, что она любит рисовать, хочу ее забрать, мы с ней будем ездить на пленэры, будем путешествовать и писать». Я спрашиваю: «А если она не захочет ездить на пленэры?» «Как это не захочет? — удивляется кандидат.— Мне нужна девочка, которая рисует, она должна развиваться как художница». Вообще невзрослых взрослых очень много, и это меня беспокоит. Очевидно, они принимают решения, порой довольно инфантильные, направленные на преодоление не проблем ребенка, а своих собственных. И, конечно, в ШПР приходит много травмированных людей — психологи не дадут мне соврать. Кто-то движим своей детской травмой, кто-то пережил насилие, кто-то пытается справиться с потерей близкого человека, и они не всегда понимают, что их травму излечит не ребенок, а серьезная внутренняя работа при поддержке специалистов.

Взрослые травмы так устроены, что в контакте с непростыми детьми они обостряются и могут привести к катастрофе.

— Среди причин возвратов детей из семей в учреждения называют низкие академические способности ребенка, плохое поведение. Родитель нанял ребенку репетиторов, записал в музыкальную школу или на кружок по плаванию, мечтал о каких-то достижениях ребенка, а вместо этого получил вызовы на педсоветы в школу и статус «неблагополучной семьи».

— Это тоже про завышенные ожидания. В хорошей ШПР объясняют: травматический опыт ребенка забирает много сил и ресурсов, поэтому ждать от него успехов в учебе и удивляться их отсутствию, особенно в первые годы его жизни в семье, как минимум странно.

Есть определенные законы развития психики в ситуации депривации, пренебрежения нуждами, жестокого обращения — об этом много и подробно рассказывают во время подготовки приемных родителей.

Мы в наших прямых эфирах регулярно поднимаем эти вопросы — другое дело, что не каждый родитель может нас услышать.

Перфекционизм — опасная черта у приемных родителей. Вообще перфекционизм — это болезненное проявление для любого человека, а мы, как дети своей страны, этому подвержены, потому что нас с детства учили быть лучшими, добиваться побед через боль и страдание, считать, что слезы и жалость унижают и так далее.

У многих обычных родителей есть стремление «сделать» ребенка успешным, успевающим, чтобы можно было гордиться и быть спокойным за его настоящее и будущее. У приемных родителей оно тоже встречается, хоть и не так часто, как у биологических. Хочется чистенького, симпатичного ребенка, который учится на «пятерки», говорит по-английски, вежлив, приятен в общении и нравится окружающим.

А у детей, у подростков свои представления о том, каким надо быть, они ищут себя, свою идентичность, и их поведение часто не совпадает с нашими взглядами.

Мы, взрослые, вообще сосредоточены на преодолении отрицательных оценок и часто пытаемся втянуть детей в нашу систему оценивания, переживаем, когда они отказываются соответствовать нашей пятибалльной шкале. К тому же наши представления о будущем наших детей основываются на нашем прошлом, а это как минимум странно. Мы понятия не имеем, какой мир ждет наших детей, и невротизировать их сверх меры совсем не обязательно.

— Два года назад органы опеки обязали проводить психологическое тестирование кандидатов в приемные родители. Неужели на таком тестировании не видно, что человек пока не готов к приемному родительству?

— Тестирование проводится, без него органы опеки часто не дают разрешение на принятие ребенка в семью. Хотя я, честно говоря, не сильно верю в действенность этого механизма: невозможно заранее определить, что человек может совершить что-то плохое. Иначе мир давно бы справился с преступностью.

Сегодня психологи на таком тестировании изучают прежде всего мотивацию приемного родителя: зачем он берет ребенка. И если человек убеждает их, что берет ребенка, чтобы ему помочь, то это уже плюс. Но ни один психолог не сможет сказать, что с этим человеком случится завтра, если у него сгорит дом, погибнет кто-то из родных, он попадет в сильную стрессовую ситуацию — будет ему дело до приемных детей или нет.

Тем не менее методики определения стрессоустойчивости приемного родителя используются во всем мире, и мы тоже их используем. Но возвраты по-прежнему есть, отобрание детей из приемных семей — есть.

К сожалению, у нас недостаточно доказательной базы, чтобы утверждать, что человеку с такими-то показателям давать ребенка категорически нельзя. В любом случае заключение психологов, проводящих тестирование, будет носить рекомендательный характер, и нам остается только рассчитывать на осознанность кандидата, ведь при грамотно составленном заключении всегда проговариваются возможности для восполнения ресурсов.

Например, семье предлагается увеличить жилплощадь, подождать пару лет, пока другие дети подрастут и будут требовать меньше внимания, решить другие проблемы. Но не все готовы прислушаться, и нередки случаи, когда ребенка принимают в семью, а после с удивлением обнаруживают, что все проблемы, о которых их предупреждали, действительно возникают. А дальше или семья все-таки соглашается принять помощь, изменить свой уклад жизни, или возвращает ребенка. Иногда это происходит быстро, а иногда после нескольких мучительных лет. А ребенок с историей возврата — это, скорее всего, уже подросток, и реабилитировать его после такой травмы будет очень сложно.

— Видимо, такое тестирование является лишь дополнительным фильтром, чтобы психологи могли отсечь людей с психической патологией.

— Да, но оно не позволяет отсечь людей, которые в будущем в стрессовой ситуации будут способны причинить вред ребенку. И в принципе такое тестирование нигде и никогда не позволяет это сделать. Поэтому мы и говорим уже давно, что важно не столько тестирование, сколько постоянная поддержка приемных семей в режиме реального времени.

Чтобы эти семьи не боялись обратиться за помощью, чтобы службы поддержки не были связаны с органами опеки и обращение к ним не принесло бы семье неприятности. К сожалению, с такой поддержкой у нас в стране пока много проблем.

Она в каком-то виде есть в больших городах, некоторое количество служб сопровождения работает в регионах, но этого катастрофически мало. Поэтому дистанционный формат, который мы в том числе используем для обучения, консультаций, индивидуальной и групповой поддержки, очень важен.

К нам на «Тест-драйв приемного родительства» теперь приходят люди, которым очень нужна информация, недополученная или недоосознанная ими в ШПР. Они задают хорошие вопросы, они пытаются разобраться, действительно ли смогут взять ребенка, потянут ли. Ведь все мы знаем случаи, когда люди прошли ШПР, приняли детей, а потом начались трагедии.

Мы создали специальную платформу, у нас обязательные домашние задания, личный контакт с педагогами, и качество подготовки наших слушателей на выходе из этой онлайн-школы не хуже, чем у многих хороших очных школ приемных родителей.

«Людям стыдно признаваться в том, что они не смогли справиться»

— Как приемные семьи переживают пандемию?

— Благодаря пандемии мы увидели много проблем внутри приемных семей. Кстати, у наших коллег из Финляндии такой же вывод: они считают, что семьи стали более разобщенными, люди начали больше времени проводить вместе и стали выявляться проблемы. Многие почувствовали острое одиночество, поняли, что не могут справляться с трудностями.

— Если у приемной семьи нет постоянного психологического сопровождения, чем это грозит?

— Когда человек сталкивается с той или иной сложной ситуацией, он должен знать, куда пойти, чтобы ему помогли. К сожалению, родители часто этого не знают, а если они в стрессе, то, даже зная в теории, они не понимают, куда бежать. Психологи оказывают им очень серьезную поддержку.

Но получить помощь государственного психолога во многих регионах практически невозможно, а где-то можно, но надо ждать. Родители ждать не могут, а в острых ситуациях эта помощь должна быть своевременной.

Поэтому у нашей команды психологов есть правило: люди должны получить ответ на свой вопрос не позднее трех дней с момента обращения. Мы также поняли, что очень актуальна анонимная помощь психолога — люди часто боятся говорить о своих проблемах именно потому, что не хотят, чтобы о них узнали в местных органах опеки. Поэтому у нас с 2013 года работает линия для анонимного консультирования. Человек пишет нам или звонит, просит консультацию, мы назначаем ему время и отправляем ссылку. Он может назвать свое имя, а может не называть, может включить камеру или не включать. Такая форма консультирования очень помогает семьям, которые живут в маленьких городках или селах — там все друг друга знают, и люди не хотят «выносить сор из избы».

Мы регулярно получаем сообщения вроде «не могу больше», «хотим вернуть», а после консультации в ряде случаев выясняется, что родитель в свое время просто не получил достаточно знаний по взаимодействию с ребенком с травматическим опытом. После разбора ситуации появлялась надежда, понимание и, главное, знание, что именно еще можно сделать. А бывает и по-другому. Когда нам говорят: «Слишком поздно. Жаль, не обратились к вам год назад». Нам ведь звонят в самых разных ситуациях, в том числе когда ребенок уже находится в СРЦ (социально-реабилитационном центре, так теперь называют приюты.— “Ъ”) или в бегах или имеет зависимости и другие проблемы, которых можно было бы избежать, если бы семья получала грамотное сопровождение.

Поэтому очень хочется, чтобы квалифицированной помощи было больше. Часто, понимая, что необходима очная работа с ребенком, мы находимся в растерянности — центры помощи расположены в сотнях километров от места жительства семьи!

И мы не можем поручиться за наличие в этих центрах квалифицированных специалистов. Но я очень надеюсь, что эти проблемы будут решаться в ближайшие годы.

Сейчас мы создаем дистанционную группу поддержки приемных родителей — это группа самопомощи, ее будут вести два психолога, в группе будет до 20 родителей. Во время пандемии многие родители остались один на один со своими проблемами, центры психологического сопровождения закрылись, ШПР, которые оказывали поддержку, тоже частично закрылись. И мы увидели вот это острое одиночество приемных матерей, которые не знают, где искать поддержку. В регионах помощи вообще мало, в Москве и других крупных городах есть хорошие фонды, но их мощностей тоже недостаточно для того, чтобы помогать всем нуждающимся. Государственные службы поддержки также не справляются — мы судим по отзывам от людей, которые сообщают, что ждать ответа на заявку долго, а помощь не всегда эффективна. Специалисты перегорают, уходят, кадровая проблема есть повсюду.

А когда в группе кроме психолога есть и другие приемные родители, это позволяет оказывать помощь большей группе людей, разгружает психологов, и при этом групповая терапия очень эффективна. Когда родители рассказывают о своих проблемах, о детях, о том, как они справляются, этот опыт помогает и другим участникам группы — они смотрят на свои проблемы уже иначе.

На нашем портале самый читаемый раздел — блоги приемных родителей. Людям нужно увидеть чужой опыт, живой и настоящий, без приукрашивания.

— Если родитель принял решение вернуть ребенка обратно в детский дом, можно ли это как-то предотвратить?

— Можно, но это очень трудно, особенно когда человек уже принял решение. Он обычно в такой ситуации приходит к нам, чтобы подтвердить свои намерения. Мы, конечно, не боги, мы не можем решить проблему там, где она уже запущена. Такое решение — вернуть или не вернуть ребенка — это личный путь каждого. Мы стараемся помочь, обозначаем возможные пути, проговариваем последствия, но изменить намерение человека мы не всегда способны.

— Были случаи, когда человек обращался в фонд за поддержкой, но в итоге возвращал ребенка в детдом?

— Да, были. Обычно это такие ситуации, когда любая помощь уже опоздала. Причем когда мы спрашивали, почему человек не обратился к нам раньше, ответы были такие: «Не хотела беспокоить», или «Мы думали, что это пройдет», или «Я думал: справлюсь».

К сожалению, люди часто не доверяют психологам или другим специалистам, а еще людям стыдно признаваться в том, что они не смогли справиться сами, хотя это так естественно — просить помощи, когда тебе трудно.

Вот было недавно обращение: ребенок плохо учился, родители пытались ему помочь, но бабушка, бывший директор школы, ела их поедом, что ребенок позорит семью. Папа почти сразу ушел из семьи, мама сейчас на грани возврата ребенка — и, возможно, вернет его в детский дом. Ребенок прожил в семье два года.

Если бы родители сразу обратились к помогающим специалистам, я думаю, были бы шансы избежать такой драмы.

— А как удалось бы это предотвратить?

— Я не психолог, но мне кажется, что в этой семье сложности с границами, психолог помог бы эти границы выстроить. В любом случае взрослый всегда сильнее, чем ребенок. И взрослый должен искать пути выхода из трудной ситуации, только он способен защитить ребенка. Взрослый обязан напитать себя ресурсами, силами, энергией, обратиться за помощью, чтобы помочь ребенку.

Это тяжелый труд — нести ответственность за судьбу человека, который пережил столько трагедий и предательства. Поэтому и нужны всевозможные форматы помощи приемным родителям.

По данным Минпросвещения от декабря 2020 года, количество усыновлений в России с 2012 по 2019 год снизилось в два раза — с 6565 до 3252. Усыновление отличается от опеки или приемной семьи тем, что во многих регионах усыновители не получают никаких пособий от государства, а усыновленные дети не имеют льгот при поступлении в вузы и не имеют права на получение квартиры от государства по достижении совершеннолетия.

«Школа превратилась в территорию головной боли»

— Итак, среди причин возврата детей в учреждения — завышенные ожидания родителей и отсутствие психологической поддержки приемных семей. Что еще способствует возвратам?

— В большой степени — школа. Опросы показывают, что родители отмечают школу в качестве одной из главных причин высокого семейного напряжения и возврата детей. К сожалению, современная российская школа реально выдавливает приемных детей и часто обходится с детьми и родителями бесцеремонно. Как-то я слушала в Общественной палате результаты исследования, в котором говорилось, что примерно половине школьников учиться в школе скучно, а треть детей не всегда чувствуют себя в ней безопасно.

То есть мы отправляем своих детей в место, где им скучно и небезопасно, при этом их нахождение там влияет на их жизнь, на их семью сегодня, завтра и в будущем. Это странная конструкция.

Мне очень тяжело убеждать своего биологического ребенка в том, что учиться нужно, я не всегда могу найти правильные аргументы. Что я могу сказать? Учись в школе, чтобы поступить в вуз, пять лет круглосуточно там учись, чтобы потом работать по восемь часов в день, приползать домой, спать, чтобы снова бежать на работу? Это современным детям неинтересно. Они сейчас обращают внимание на свои ощущения, на свои чувства, на свои желания — и это прекрасно. Люди должны быть счастливыми, это очень важная задача в жизни. Сегодняшние дети замечают гораздо больше, чем нам кажется, и хорошо бы это учитывать.

По данным мониторинга «Общероссийского народного фронта» от февраля 2019 года, 48% российских школьников считают уроки недостаточно интересными, 65% не хватает времени на выполнение домашнего задания, 59% не хватает времени на занятия любимым делом, 47% одобряют цифровое обучение, если в нем будут использоваться современные увлекательные программы, а также если учитель будет вести урок интересно.

Мы в своем детстве вопросов не задавали: надо — значит, надо. Я была пионерка, активистка, но у меня не было лишних вопросов, и это было очень удобно для взрослых. А сейчас дети ищут себя, смотрят внутрь себя, пытаются понять, почему надо ходить туда, где неинтересно и где тебя часто унижают?

Хорошо, что в первом классе сейчас не ставят оценок, но ведь уже со второго начинается: обязан доучить, недотягивает, дожмите с ним математику, иначе дальше будет двоечником. Обычным родителям тяжело, им надо бросать все дела и садиться с ребенком делать уроки. Им снова надо в школу.

А с приемными детьми еще тяжелее — у них и эмоциональная сфера страдает, и поведение не очень удобное для коллектива, и мотивация к учебе снижена.

Многие приемные дети не успевают расслабиться и адаптироваться в семье, как их определяют в школу. У ребенка новые родители, новый дом, новый двор, новая квартира, ключи новые, школа новая, класс новый, преподаватели новые — это все для него очень тяжело, но у него нет времени к этому адаптироваться, потому что он обязан учиться. А если он плохо учится, его начинают распинать — за плохую учебу, плохое поведение, а родителей — за то, что не справляются. И потихоньку ребенка выпроваживают из школы. Потому что нам в нашей красивой замечательной школе не нужны двоечники, отстающие, не нужны дестабилизирующие элементы, не нужны дети, которые не смогут блистать от имени школы на олимпиадах. Во всей этой системе не всегда есть место ребенку с особыми потребностями, имеющему травматический опыт, против него интересы школы, цифры, показатели, статистика, рейтинги вузов, рейтинги города, бюджеты, субсидии, гранты. Но ведь дети — это главные реальные игроки в нашем будущем — не важно, приемные они, биологические или воспитанники детских учреждений. Именно они определят то, какой будет наша старость.

«Учительская газета» приводит данные телефонного опроса, проведенного Санкт-Петербургским информационно-аналитическим центром в феврале. По данным опроса, 80,2% опрошенных сказали, что сталкивались с буллингом в школе и других образовательных организациях. 31,3% участников опроса сообщили о буллинге в соцсетях, 28,8% — в общественных местах, 18% — на работе и 8,8% — в семье.

Несколько лет назад мы проводили исследование в регионах и выявили много некомпетентности со стороны педагогов, причем довольно разрушительной. Мама приходит к педагогу поговорить, откровенно рассказывает, что ребенок усыновлен, пришел из детского дома, он только полгода дома, давайте как-нибудь вместе его поддержим. И учитель через пару недель объявляет на весь класс, что ребенок из детдома, сирота, и, по сути, возглавляет травлю против ребенка, потому что тот не справляется с уроками.

Мне кажется, главная проблема многих современных школ — неопределенное отношение к человеческому достоинству и отсутствие эмпатии. Нам никого не жалко. Мы никому не сочувствуем. Мы помним только свой интерес.

Мне очень обидно, что школа, которая когда-то являлась местом, где было интересно, где были учителя—фанаты своих предметов, теперь превратилась в территорию головной боли, траты нервов, бесконечных проблем и надежды на то, что она когда-нибудь закончится. Многие наши родители не могут найти помощь в школе. Они либо переводят детей на домашнее обучение, либо садятся с детьми в классе и учатся с ними вместе. А что делает школа? Я не всегда понимаю. Иногда кажется, что она просто передерживает детей до 16 часов. Но это же тогда не школа — и тогда будьте добры, оставьте родителей в покое, не надо никого воспитывать, не надо никого обзывать дураками и лентяями, не надо никем манипулировать — пусть дети отсидят эти часы и уйдут домой, учиться…

— Многие родители считают, что школа нужна для социализации.

— На мой взгляд, дети неплохо социализируются во дворе, играя в футбол, в танцевальном кружке и, о ужас, даже в компьютерной игре. Я однажды застала своего ребенка прекрасно общающимся в игре с англоговорящими сверстниками из других стран, а у него «тройка» по английскому языку. Походы в магазин, в гости, в кино — это тоже социализация. Ходить в школу ради социализации — я не знаю, точно ли это того стоит. Ребенок приходит туда, где чужие взрослые люди без конца его оценивают — и иногда оценивают не очень хорошо.

Но кто они в его жизни? Почему они должны его оценивать? Какую социализацию ребенок получает в таком месте, где его считают плохим, неумным, неуспевающим, недотягивающим?

Как часто мы, взрослые, в своих кошмарных сновидениях не можем сдать экзамен или ответить на уроке? А спросите себя: если бы нас так оценивали на работе — каждые 45 минут в течение дня — долго бы мы продержались?

При этом я, конечно, представляю себе нагрузку педагогов в школе, которые помимо административных и педагогических задач сталкиваются с требованиями и возмущением родителей, представляю себе родителей, которые вымотаны задачами, поставленными школой перед их детьми, но я представляю себе и детей, которые вымотаны требованиями и первых, и вторых.

— Школьные педагоги жалуются в органы опеки на родителей, которые не справляются с обучением детей?

— Такие случаи у нас были. Даже если школа в органы опеки не обращается, она часто угрожает этим родителям. И это добавляет семьям тревоги, агрессии, страха. Я знаю семьи, в которых были проблемы с органами опеки. Им сказали: «Пока дети жили в детдоме, они учились замечательно. А что происходит у вас? Вы не справляетесь? Раз так, то мы ребенка заберем». Родители начинают метаться между школой и контролирующим органом.

Многие не знают о своем праве перевести ребенка на домашнее обучение, на дистанционные формы, которые могут больше подойти ребенку с травматическим опытом. Приходится включаться в такие ситуации и помогать родителям отстаивать свои права.

И это происходит в том числе потому, что у родителей и учителей крайне низкая осведомленность об особенностях развития ребенка с опытом сиротства. Мы регулярно слышим от родителей: «Вы первые, кто нас понял и объяснил нам, что происходит». Просвещение и обучение взрослых на всех этапах устройства ребенка сильно изменили бы ситуацию с возвратами. Школьным педагогам тоже было бы нелишним ознакомиться с теми особенностями, которые есть у травмированных детей. Например, оценка ребенка, сравнение его с более успешными сверстниками — это как красная тряпка для наших приемных детей: она бьет в самое больное, в самооценку «я плохой», и ребенку проще прогуливать школу, прятаться под парту, чем в очередной раз услышать, что он чем-то кому-то не подходит. Я считаю, показателем эффективности школы должно быть эмоциональное состояние каждого ребенка. Если ребенок чувствует себя в безопасности, значит, он любопытен, восприимчив к информации, ему хочется осваивать новое. В состоянии стресса и вечной погони за одобрением от чужих людей вряд ли такое возможно.

Такая нечувствительность системы к человеку приводит к тому, что приемный родитель говорит: «Все, я выдохся. Я больше не могу с этим бороться. Я вроде хорошее дело делаю, вроде человеку помогаю, я люблю его, хочу, чтобы ему было хорошо, но почему столько агрессии и претензий ко мне, почему никто не может понять и поддержать?»

Почему школа не может собрать специалистов, дать ребенку тьютора, медиатора, которые будут вести его и помогать общаться с другими педагогами?

Почему вместо такой помощи она дергает и нервирует родителя?

— Вы в фонде нанимаете приемным детям репетиторов. Это для того, чтобы сохранить детей в семьях?

— Предотвратить возврат — одна из наших задач. Мы сотрудничаем с двумя партнерами, один из них — известная онлайн-школа, второй — старейшая НКО, которая одной из первых в России начала заниматься дистанционным образованием, помогала обеспечить интернетом и компьютерами детские дома, и их репетиторы занимались и занимаются с воспитанниками этих учреждений. Часть детей из наших подопечных приемных семей они тоже обучают: в прошлом году 237 наших детей получили в этой школе услуги репетиторов на 2666 часов. В этом году мы планировали увеличить проект на 100 часов репетиторских занятий для приемных детей, потому что очередь огромная — такая помощь оказалась очень востребованной.

— Домашнее обучение — это хороший выход для приемных семей?

— Это точно выход для тех, у кого есть возможность помочь ребенку с учебой. Это выход для детей, у которых более или менее неплохо с дисциплиной. Для тех, кого можно оставить без проблем дома и знать, что ребенок будет в это время учиться.

«Многие приемные мамы не могут пойти к врачу, потому что им не с кем оставить детей»

— Ваш фонд также нанимает нянь для приемных детей, это популярная услуга?

— Да, она очень востребованная. Мы в свое время увидели такой проект в одном из регионов и решили его перенять — хотя бы для тех семей, где родители уже понимали, что им нужна помощь. Если родители с утра до вечера на работе, а после работы и в выходные надо решать проблемы с детьми, делать уроки, заниматься реабилитацией, то для родителей даже один вечер в одиночестве — это подарок. У нас же соцзащита вообще не учитывает такую потребность. В летние лагеря, которые организовывают городские власти, детей младшего возраста и детей с различными диагнозами берут только в сопровождении родителей.

Мы сначала задумывали такой проект, когда няня приходила бы к ребенку, а мама бы ходила в маникюрный салон или в музей. Но в итоге мамы нам сказали: «Нам ничего не надо! Можно нам, пожалуйста, просто вокруг дома погулять, осенние листья попинать, хотя бы полчасика!» И мы поняли, что надо просто дать людям возможность провести время так, как им хочется.

Многие приемные мамы не могут пойти к врачу, потому что им не с кем оставить детей. У нас 40 подопечных семей, воспитывающих приемных детей с особыми потребностями. Этих детей нельзя оставить дома одних даже на 10 минут. То есть даже в магазин пойти или другого ребенка на секцию отвести невозможно.

Поэтому мы стали сотрудничать с одним из московских агентств по подбору нянь: мы заказываем у них услугу, оплачиваем ее, а они подбирают нянь для наших подопечных детей.

Все няни подготовлены к тому, в какие семьи они идут, как можно или нельзя общаться с детьми. В прошлом году нам пришлось на полгода этот проект заморозить: у агентства были проблемы, и родители все это время штурмовали нас звонками: «Когда будут няни? Сил нет, помогите». В общем, это оказался очень важный проект. И сейчас мы его тоже будем расширять, чтобы в месяц было хотя бы 50 выходов нянь в семьи. Я мечтаю, чтобы такая инициатива была подхвачена и масштабирована на государственном уровне — и не только приемным семьям, но и кровным, которые находятся в трудной ситуации. Одинокие мамы, мамы с маленькими детьми или детьми-инвалидами обязательно должны получать такую социальную услугу регулярно.

Моя подруга живет в Нидерландах, она говорит, что там в первые восемь дней после рождения ребенка в семью приходит няня, которая дает маме возможность отдохнуть. Эта няня может убрать, постирать, дать рекомендации по вскармливанию или уходу за младенцем, она обсуждает с мамой, какая помощь ей нужна, и эту помощь предоставляет. Это так правильно! Семья, где рождается ребенок, испытывает стресс, особенно если нет своих помощников в виде бабушек или старших детей. И часто этот стресс приводит к плохим последствиям. Гораздо проще дать маме няню на несколько часов в неделю, чем иметь дело с трагическими последствиями неоказания этой помощи. Это такие простые и понятные решения, и они не такие уж дорогие в масштабах страны!

В России в конце 2019 года было 139 домов ребенка, в них содержались 7059 детей, из них 3800 — дети без статуса.

То есть почти 4 тыс. детей имеют родителей, их родители не лишены прав и не ограничены в них, но дети живут в сиротском учреждении. Почему? Часто потому, что мама осталась одна, ей никто не помог, и уже не важно, пила она или нет, работала или нет — важно, что в тот момент, когда ей нужна была поддержка, этой поддержки у нее не было. Я считаю, что в России очень важно поддерживать матерей. Женщина девять месяцев вынашивала ребенка, все это время ее тело создавало человека, а потом значительную часть жизни она его растит, кормит, одевает, учит — и государство обязано ее в этом труде поддерживать. Хорошо, если женщину поддерживал мужчина, но по статистике на десять браков в России приходится семь разводов.

Когда одинокая мать оказалась с младенцем на руках, как ей устроиться на работу, платить за квартиру и еду? Ну предоставьте ей няню или поддержите реально помогающими выплатами, специалистами, чтобы ей не пришлось ребенка отдавать в учреждение. На ранних этапах детского развития очень важно не разлучать детей с матерями, иначе потом урон для детской психики невосполним.

— На сколько часов в неделю приходят няни к вашим подопечным семьям?

— Мы оплачиваем няню в среднем на 16 часов в месяц для одной семьи. В прошлом году такую помощь получили 43 семьи. Хотелось бы больше, но мы исходим из своих сегодняшних возможностей.

На снимке — руководитель благотворительного фонда «Измени одну жизнь» Яна Леонова

Фото: Игорь Иванко, Коммерсантъ

Источник — Коммерсантъ