Иерей Андрей Пинчук: Крестный путь сиротской надежды

Недавно состоявшуюся встречу Клуба православных родителей, который является одним из проектов Православной службы помощи «Милосердие», посетил гость из Днепропетровска, иерей Андрей ПИНЧУК, руководитель отдела по делам семьи Днепропетровской епархии, и, как представился сам священник, папа-воспитатель детского дома семейного типа.

Отец Андрей является также руководителем благотворительной организации «Сияние радуги», оказывающей помощь детям-сиротам и приемным семьям. О том, можно ли избежать проблем сиротства и как это осуществить, в какой помощи больше всего нуждаются приемные семьи, о достижениях, сложностях в работе с детьми и усыновителями, о многом другом – наш разговор с отцом 12 детей, 9 из которых – приемные, пишет портал о благотворительности и социальной деятельности «Милосердие.Ru».

— Отец Андрей, расскажите, пожалуйста, подробнее о вашей деятельности. Как осуществляется помощь сиротам в рамках Днепропетровского фонда «Сияние радуги», руководителем которого вы являетесь?
— Наша организация была создана по благословению митрополита Днепропетровского Иринея 3 года назад. Ее участниками являются волонтеры и приемные родители. Это своего рода клуб для приемных родителей. В Днепропетровской области существует 76 детских домов семейного типа, более 300 приемных семей, – и все они получают окормление у нас.

— Какую помощь и сопровождение вы предлагаете?

— Существует довольно большое количество различных направлений, каждое из которых создавалось в ответ на острую необходимость именно в нем. Начиная с подбора для ребенка-сироты семьи. Хотел бы подробнее остановиться именно на этом направлении. Мы выезжаем в детские дома, интернаты, снимаем о каждом ребенке видеоролики, публикуем на сайте, добавляя интервью с ребенком и его фото. Вообще, информацию о детях с призывом к усыновлению стараемся размещать на всех возможных ресурсах, благо правительство области нас поддерживает. Даже в других областях, в том же Киеве, люди могут увидеть плакаты с нашими детьми. За три месяца такой активной работы из 111 детей, о которых мы писали, 23 были усыновлены, причем, 5 из них – инвалиды. Для нас это хороший показатель, потому что мы принципиально не анонсируем детей младше семи лет, ведь малышей и так быстро разбирают. Мы с особенным вниманием занимаемся именно теми, на кого, как говорят, «нет спроса».

Помочь детям обрести семьи – это основная наша задача. Но существует и множество других задач, одна из не менее важных – сопровождение приемных семей.

— Вы имеете в виду, что все 300 приемных семей области получают у вас поддержку?

— Да, эта работа проводилась с самого начала. У нас раз в две недели проходят встречи с приемными родителями, причем усыновители приезжают из разных концов области. Все проходит примерно также, как в вашем Клубе будущих приемных родителей при Марфо-Мариинской обители. Люди делятся наболевшим и оказывают друг другу взаимную помощь. Это важно, и это действительно помогает. У нас этот клуб называется «Мир без сирот», о каждой встрече усыновители узнают заранее, благодаря смс-рассылке.

В рамках этого клуба мы проводили особенно полюбившиеся нашим родителям «антивыгорательные» тренинги. Прошедшим летом три таких провели: четырехдневный отдых в Ялте для групп из 20 родителей. Родителей попросту «отрывали» от детей, увозили километров за 500 – и все, побудьте одни, поразмышляйте, седлайте выводы, и с новыми силами – к детям. У всех наших родителей много детей, по 10-15, и таким семьям нужна помощь всех направлений: духовная, материальная, физическая. Отдых – это огромная помощь. Есть, например, еще проект «Клуб путешественников», в котором организуются самые разнообразные поездки и походы семей с детьми или только детей. «Талантам – дорогу», курсы английского языка – в общем, довольно много направлений, в которых нам приходят на выручку волонтеры. А вот проекту «Уют» не обойтись без благотворителей, и они находятся. Особо героические семьи, с «гениальными родителями», получают в рамках этого проекта финансовую помощь на расширение дома, ремонт комнат и другое.

— А что, на ваш взгляд, не только важное, но и необычное, интересное есть в направлениях вашей помощи? То, что не встретишь в других подобных организациях, и что, возможно, заинтересует многих?

— Не знаю, как насчет необычного, но есть то, что необходимо, интересно, но пока мало где встречается – «Служба скорой помощи родителям». Если в приемной семье случается какое-то ЧП любого характера: «сломался» отец семейства, решив уйти из семьи; рыдает мать, говорит, что устала и не хочет жить, или возникли сложности с одним из усыновленных детей – здесь действительно нужна быстрая помощь, молниеносная, или, возможно, будет поздно, ошибки делаются быстро. Выезжают психологи, социальные работники, священники, все они – наши волонтеры. А иначе как? Можно говорить сколько угодно красивых и громких слов о помощи сиротам, но без поддержки приемной семьи в трудные жизненные моменты все окажется радужным мыльным пузырем.

— Нам очень интересен украинский опыт устройства семейных детских домов. В России разные подходы к этому вопросу…

— Думаю, что в этом плане у нас есть поводы для оптимизма. Государство считает устройство детей-сирот в семьи — основной формой их поддержки. Оказывается особое внимание воссозданию именно семейных форм воспитания.

— Семейные детские дома лучше открывать в селе или в городских условиях?

— На мой взгляд, лучше в деревне, на просторе. Большинство наших семейных детских домов функционируют именно там.

— А как люди становятся приемными родителями?

— Вообще, должна быть выстроена активная система общения с будущими родителями: они проходят обучение, посещают детские дома, чем-то интересуются – все это мы должны проходить вместе с потенциальными усыновителями, отвечать на все их вопросы, самые нелепые. И со временем большая часть из них действительно становится родителями. Важно настроить их правильно, не напугать, но и не тешить розовыми очками. Дети сложные бывают, а именно сложные и нуждаются больше всего в помощи, нужно найти для них их мам и пап.

— Хотелось бы узнать о том, проводится ли у вас работа с кровной семьей ребенка? Вы рассматриваете возможность возврата ребенка из детского дома к биологическим родителям?

— Это направление у нас только начинает развиваться. Мне кажется, что работа с кровной семьей – это уже новая ступень, на которую можно шагнуть, когда прочно стоишь на первой. Хотя, работа с биологическими семьями на ранних стадиях их сложных жизненных ситуаций может предотвратить появление ребенка в детском доме. Лично у меня есть свой небольшой опыт с кровными семьями. Из наших девяти приемных детей мы двоих устроили обратно в биологические семьи. Дети, которые хотят поддерживать связь с родственниками, должны получать такую возможность. Один наш ребенок, став взрослым, вернулся к родным окончательно, а второй, пообщавшись с кровными, остался с нами.

— Семей много, их круг увеличивается. Их нужно как-то проверять, контролировать? И как это осуществить?

— Помощь и контроль – не совсем разные вещи, они могут дополнять друг друга, но только в разумных пределах. Никакого насильного внедрения, но и плотно закрытыми двери семьи не должны быть, мы об этом сразу договариваемся. Как-то уже научились находить золотую середину. За несколько лет членами нашей организации возвращены только 6 детей, а устроены в семьи – около 2 тысяч. Кстати, первые 3 возвращенных ребенка были возвращены семьями, скажем так, ультрахаризматичных протестантов. В одной семье пастора мне сказали так: «Мы над ним помолились, но Господь не внял нашему молению, ребенок не поменялся!» И это все? Все труды? А может, кто-то другой должен был поменяться? Наш клуб приемных родителей берет ответственность за отказников. У нас правило: ребенок не может дважды осиротеть.

— Скажите, отец Андрей, а с чего именно у вас все начиналось? Как и почему вы стали папой для девятерых детей-сирот?

— Меня проблема детского сиротства давно волновала, с ранней юности. Не мог равнодушно к этому отнестись. Сначала работал волонтером при детских домах, потом ушел учиться. Уже будучи священником руководил миссией среди детских домов. В детском доме, где я преподавал Закон Божий, мне предложили занять вакантную должность воспитателя. Долго работал, и… выгорел. Понял, что все бесполезно, все усилия — «в песок». Дело именно в системе, дети не могут оттуда выйти здоровыми гражданами. Я выражаю это теперь такой аксиомой: «Самая плохая семья лучше самого хорошего детского дома».

Хорошо помню момент знакомства с ребенком, который стал первым моим приемным сыном. Он был тогда совсем маленьким, забился под лестницу, свернулся калачом — и плакал. И так повторялось много раз, его ничем невозможно было успокоить. Ребенку просто было плохо и страшно. Как-то дрогнуло сердце. Это было первое усыновление, а потом пошел конвейер: один родился, второго взяли, третий родился, четвертого взяли, и дальше… Кто-то говорит: «Не могли бы вы еще взять мальчика, он очень трудный…» — ну, как отказать? И у нас их теперь девять. Девять приемных и три кровных. Но все мои, меня удивляют вопросы, из разряда: «А сколько ваших?» Старший уже выучился, женился, маленький сын у него, всей семьей приезжают к нам погостить.

— Но существует еще проблема сиротства детей-инвалидов. Очень трудно подобрать семью, желающую их усыновить…

— Это спорное утверждение, с учетом того, что у нас «заканчиваются» здоровые дети… Понимаете, когда «рынок» переполнен здоровыми детьми, инвалидов, конечно, не берут особо. Здесь важно говорить, объяснять, что особый ребенок – такой же ребенок, который ждет родителей, он еще больше нуждается в заботе и внимании. Мы стараемся готовить к этому родителей. Как бы то ни было, 5 особых детей за три месяца с помощью нашей организации были усыновлены. Я даже знаю в нашей области семьи, которые берут только особых детей.

А вообще, проблема в том, что люди не готовы к тому, о чем не знают, потому что боятся. Это осталось еще с советских времен, когда инвалидов изолировали из общества, их как бы не было. Все твердо знали, что это что-то страшное. Но в жизни все меняется, люди готовы сейчас усыновлять детей с ограничениями по здоровью, и многих делают здоровыми. Но эта проблема еще будет долго решаться.

— Возвращаясь к государственной системе интернатов, детских домов, мы часто сталкиваемся с различными печальными историями, и все чаще приходим к выводу, что система потеряла смысл внутри себя. Почему это происходит?

— Я проработал в детском доме достаточно долгое время, жил там. Мы открыли много кружков, водили детей в церковь, на уроки Закона Божиего, в изо-студию… У детей, по сути, весь день был занят чем-то интересным. Я все время старался придумать что-то еще более увлекательное. Даже занимался индивидуально с каждым перед поступлением в вуз… И знаете, все тщетно: 70% выпускников садится на скамью подсудимых, 80% выпускников — бросает своих детей, создавая эффект двойного сиротства, каждый седьмой заканчивает жизнь самоубийством.

— С чем это, по вашему, связано?

— С системой. В результате этой системы дети никогда не становятся для кого-то своими, их никто по-настоящему не любит. Это проявляется даже в том, как проходят праздники: Новый год, Рождество. Все встречают дома, а детдомовцы в этот момент должны ложиться спать – это, кажется, мелочь, а такие моменты ранят глубоко. Детям ничем нельзя заниматься самим: убирать, стирать, мыть полы, посуду. На 50 детей в нашем детском доме было 50 сотрудников. Это стандартный детский дом.

Если в детском доме особенные дети, там еще больше персонала. И рождается некое потребительское сознание, которое перерастает от недостатка любви в агрессивность, получается жуткий фейерверк сознания, искаженность восприятия жизни. Ребенок насорит, и не наклонится для того, чтобы убрать за собой. Иногда я спрашивал, почему он этого не делает, как правило, поступал ответ: «Нянечка получает за это деньги, пусть убирает». Все, этот человек не ценит ничего, у него такая позиция: «мне все должны».

Приезжают важные спонсоры, меценаты, представители власти и дружно говорят: «Дорогие наши бедные дети. Да у вас сложное детство, вас бросили родители, но государство вас не оставит, вы же бедные-бедные!» — и они привыкают. Дети привыкают не к разговорам по душам, не к заботе, а к КАМАЗам конфет, ящикам апельсинов. Это я называю «дурной благотворительностью», то, что страшно развращает. Дети привыкают жить в каких-то искусственных условиях и не понимают ценности вещей. Они теряются в жизни. Когда выходят из детского дома, внутри уже работает машинка «мне все должны, мне все обязаны». В результате — неумение работать, неумение ставить цель, а как результат протеста и разочарования – наркотики, алкоголь, начало уголовной биографии.

Не умеет человек тратить деньги, за 1-2 дня все спускает, потом месяц бедствует и начинает воровать. От ребенка отказались когда-то самые главные люди в его жизни. Нам это сложно понять, осознать. Это все равно, как если бы у нас в один день умерли родители, погибли дети, сгорел дом, мы узнали какой-то страшный смертельный диагноз. Только тогда мы смогли бы понять, что чувствует ребенок, потерявший свою семью, особенно в маленьком возрасте. Это просто вселенская катастрофа. Ведь мать – единственное, что его связывает с внешним миром, и в этот момент он становится таким духовным инвалидом. Потому что, заложенный Богом главный человек, который обучал бы его преданности, любви – он его предает.

Вырастая, такие дети становятся неспособными к ответственности за другого, за любое живое существо. На уровне поломанной ментальности они не знают, не понимают, что это. Они не способны к длительным отношениям, браку, дружбе. А от детского дома что взять? Казенная система не может связать разорванные связи любви. Эта любовь дается во Христе, и преодолевается эта трагедия по-настоящему только во Христе и только в семье. Это «крестный путь» для любого родителя – дать новую надежду. Эти дети долго будут закрываться, как улитки, будут бояться поверить. И даже когда ребенок долгое время проживет в семье, ему все равно будет сложно. Ведь страшно позволить себе дать этой связи вырасти вновь. Но когда эта связь вырастет, возродится, тогда ее можно передавать дальше. А детский дом этого никогда не даст. Дети в нем обречены на печальную статистику.

— Подбирая семьи для ребенка, вы стараетесь, чтобы это была именно православная семья?

— Стараемся, но не ставим вопрос о религиозности ребром. Меня это несколько смущает, поскольку в нашей организации есть и баптисты, и пятидесятники, и неверующие, но мы не можем быть в этом плане слишком категоричными. Ситуации разные, люди разные. Мы ведь не решаем, отдавать ребенка в семью или нет, этот вопрос государство решает, органы опеки, а мы – помогаем, сопровождаем.

— А вашей церковной среде как к этому вопросу относятся?

— Все понимают, что мы делаем все, что можем. Ну, представьте, в приемной семье возникло какое-то ЧП, люди просят о помощи, а мы, в ответ: «А вы, вообще, православные?» — странно как-то. Мы пытаемся находить «золотую середину». Многие семьи постепенно стали верующими, пройдя наши беседы, побывав на наших встречах: они крестились, воцерковились. Хочу привести пример одной семьи, на мой взгляд, лучшей в области: у них 33 ребенка. Когда мама взяла первых 12 детей, это было начало 1990-х, она пришла в церковь и попросила у священника… не продуктов, не денег. Она сказала: «Пожалуйста, я вас очень прошу, приходите к моим детям говорить им о Боге!» Батюшка пришел один раз, а больше никогда никто не приходил. И когда, как сказал Христос, не дают хлеба со стола людям, они начинают есть крошки из-под стола. К ним часто стали наведываться баптисты, семья начала ходить в местную баптистскую церковь, там дети посещали занятия, им помогали продуктами. Сейчас последних своих детей эта женщина привела уже в православную церковь. Дом их освятили, службы они регулярно посещают.

— А среди своих прихожан вы агитируете за усыновление?

— Да, конечно! И это действует, уже есть хороший опыт.

— Мы тут столкнулись с таким случаем: ребенок живет в детском доме. Подросток со сложным характером. В детских домах, если дети плохо себя ведут, их отправляют в психиатрическую лечебницу. Так поступили и с этим ребенком. Ведь это проблема? Зачем абсолютно здорового ребенка отправлять в психиатрическую клинику, да еще и накачивать седативными препаратами? Что в этом случае делать тем, кто хочет помочь этому ребенку? Мне интересен ваш подход, совет, как правильнее, «договариваться» с системой или «воевать»?

— Для меня этот вопрос очень болезненный. Он встает и в других сферах. Лично я иду двумя способами. Сначала – адвокацией, то есть защитой интересов ребенка, стараемся договариваться, лоббировать интересы. А если все мирные возможности исчерпаны и не дали результатов, «спускаем курок». Был у нас мэр маленького города, который обижал одну нашу приемную семью, откровенно издевался. Пришлось принять меры. Знаете же, у Христа притча есть: «кто не даст по любви, по дружбе, даст по неотступности», но здесь возникает вопрос грани, где она? Несколько своих детей я буквально «выгрызал» из детских домов. Приходилось прибегать к помощи журналистов, телевидения или использовать колоссальные административные ресурсы. А что делать, если ребенка с тяжелым заболеванием не отдают, но и не лечат, не оформляют даже инвалидность? И не хотели отдавать только потому, что знали: все вскроется. Здесь все индивидуально, а главный принцип, как известно, — не навредить. И здесь нужно быть просто человеком, разумным.