Профессор Виктор Малеев: «Жизнь и детский дом  приготовили меня  к  профессии»

Виктор Васильевич Малеев — зам.директора по научной работе Центрального НИИ эпидемиологии Роспотребнадзора, академик РАН, профессор по инфекционным болезням, бывший воспитанник детского дома. В интервью  корреспонденту фонда «Измени одну жизнь» он рассказал о том, как выживал в детском доме, как учился, как спасал людей в разных странах мира. И дал советы нынешним воспитанникам детских домов.

Фото — vsluh.ru.

Профессор-инфекционист Виктор Васильевич родился в 1940 году. В среднеазиатской эвакуации несколько лет воспитывался в детдоме и школе-интернате. После окончания Андижанского медицинского института в 1964 году работал врачом в пустыне Кызыл-Кум, в участковой больнице Калужской области, заведующим подмосковной врачебной амбулаторией. С 1968 года работает в Центральном НИИ эпидемиологии. Участник миссий российских врачей в различных частях света. Автор медицинских препаратов, в том числе известного многим  Регидрона. 

— Виктор Васильевич, как вы попали в детский дом?

— Когда началась война, мне не было еще и года. Отец в первых рядах ушел на фронт, в 1941 году погиб, а нас с мамой отправили в эвакуацию в Среднюю Азию, в узбекский город  Андижан. Мама была  неграмотной, читать и  писать не умела. Разгружая вагоны, она  надорвала спину  и заработала  грыжу.  В то время, когда мама была в больнице, соседи  сдали меня  в детский дом. Все эвакуированные жили  в одной  комнате.  Я остался один, лежал и  кричал. Видимо, кому -то из соседей это надоело, и так от меня избавились. Из детского дома мама сразу забирать меня не стала, испугалась, что не прокормит. Забрала она меня, когда я уже в школе учился. В детском доме я провел  в общей сложности 9 лет.

-Детей тогда сдавали в казенные учреждения из-за общей тяжелой ситуации. Это не были дети из неблагополучных семей. В детском доме была «дедовщина»?

— Я  попал к узбекским детям. Среди них я  был чужаком. Меня и били и еду у меня отбирали. Все было. Из-за болезней я был дистрофиком. В восемь лет я весил чуть больше 20 кг.  Когда давали еду, сильные дети набрасывались, а меня отталкивали. Когда все расходились,  я собирал крошки. Благодаря этим крошкам  я и выжил.

— Вы часто болели в детстве? 

— Еще  по дороге в Андижан  я заболел корью, и нас с мамой сняли с поезда. Средняя Азия всегда была краем, в котором было много инфекций, а в войну особенно. В городе не было канализации, не было чистой воды, часто не соблюдались правила гигиены. В детстве я очень много болел, и это были именно инфекционные болезни. Я перенес корь, малярию, менингит.  Во втором классе, когда нас посылали собирать хлопок, поймал вшей.

— Поэтому вы решили стать врачом?

— Отчасти. Я окончил школу  с золотой медалью. У меня  были большие способности по математике, и я хотел стать математиком.  Поступать в вуз и учиться на врача я не планировал. Но у меня не было другого выхода: в Андижане было  всего три института, и как раз в то время открылся медицинский. Инфекционные болезни были тем, о чем я знал не понаслышке, поэтому в медицинский я и пошел.

— Детдомовцы обычно жалуются на свою судьбу, у них большие проблемы с мотивацией. Как вы с этим справились?

— Я знал, что идет война, что всем трудно, не только мне.  Воспитатели нам об этом все время говорили.  Мама меня не бросала, она периодически  приходила в детский дом, разговаривала со мной. В младших  классах я начал курить, но она меня как-то отучила. Она  меня поддерживала, мотивировала, интересовалась мной.

Когда я учился в школе,  в нашем дворе жили около 10 семей. Среди них были русские, татары, бухарские евреи —  это был своего рода Вавилон. Одна уборная на всех. Правда, с двумя дырками.

Весь двор меня любил. Я  был сын двора. Соседи давали одежду.  Я во время учебы  помогал  их детям решать задачи,  за это они меня кормили.

— Вы простили свою маму?

— В детстве, конечно, я был обижен на нее за то, что она меня не забирала домой.  Принести она ничего  не могла, потому что сама толком выживала. Я ныл. Но потом, конечно, простил ее. Я ей благодарен.

В последствии  я переехал в Калужскую область, работал сельским врачом, а мама осталась в Средней Азии. Она там умерла. Когда пошел национализм, ее отказывались класть в больницу, потом, что она была русская. Чтоб помочь ей устроиться на лечение, я  писал диссертацию врачу в Узбекистане.

— Что бы вы посоветовали современному воспитаннику детского дома?

— Когда вокруг атмосфера злости, ребенку  очень трудно ее преодолеть. Дети могут расти и развиваться только в любви. С ними нужно быть,  разговаривать, нужно давать им почувствовать добро.

Все, что я скажу  — это капля в море. Потому что общая атмосфера там совсем другая. Но я бы сказал так: «Если  ты сам не встанешь, никто за тебя  ничего не сделает. Все двери, в принципе, открываются, только ты  сам будь человеком. Доброта должна быть. Ты должен жалеть окружающих и помнить, что как ты будешь  относиться к людям, так и они к тебе».

— Помог ли вам в жизни детдомовский опыт?

— Жизнь  и детский дом приготовили меня  к профессии.  В детдоме я очень быстро понял, что для того чтобы выжить, нужно биться. Меня били, мяли, а я говорил себе, что должен стать сильным, что я мужчина и должен драться.

С 10 лет  я начал ежедневно делать зарядку, приучал себя, что могу какое -то время не спать, потому что дети меня во сне обижали. Говорил себе, что могу не есть, потому что часто голодал. Я готовил себя с детства, и все это мне помогло.

Виктор Малеев и его коллега — профессор, заведующий лабораторией экологии вирусов «НИИ вирусологии им. Д.И. Ивановского» Михаил Щелканов в Гвинее, охваченной Эболой. 2014 г. Фото — gazeta.ru.

Я работал в Ираке под американскими бомбами, когда в 1999 году шла война с Кувейтом, сидел в бомбоубежище вместе с больными. Очень много работал на холере. В Кении, в Сомали, в Бангладеш, в Йемене. Когда ты работаешь на эпидемии, тут уже не до себя. В день у меня было по 100 больных холерой. Ты идешь спасать людей, и ты не можешь им сказать: «Извините мне пора, мне надо кушать».

— Почему вы изучали холеру, чем вас так она интересовала?

— Холера — это инфекция, при которой лечение высокоэффективно и быстро дает положительный результат. Для меня эта болезнь — родная. При холере организм человека теряет огромное количество жидкости. Она не бывает хронической, и если за несколько дней ее удается диагностировать — все будет хорошо.

Если другие инфекции лечатся большим количеством лекарств, то здесь нужна только жидкость. Во время холеры человек выглядит жутко. Страшнее, чем при любой другой болезни — весь черно-синий, кожа сморщенная. Но когда ему начинают внутривенно вводить солевой раствор, то по мере поступления жидкости, у тебя на глазах складки на коже у больного начинают расправляться, тургор кожи восстанавливается, возвращается нормальный цвет лица. И ты можешь видеть, как на твоих глазах фактически происходит чудо.

— Вы – изобретатель уникальных солевых растворов…

— Ранее у нас практически не было полиионных растворов,  и если больному холерой требовалось одновременно возместить  потери ряда электролитов, возникали большие сложности. Приходилось смешивать, менять режим лечения. В период эпидемии, когда требуется оказать срочную медицинскую помощь, это очень неудобно.

Фото — rusrep.ru.

Я предложил и внедрил в практику растворы, которые включали в себя сразу несколько солей. Хлосоль, Ацесоль, Дисоль, Квартасоль , Регидрон — это была моя докторская диссертация.

— Почему вы их не запатентовали?

— Патентовать в советское время было сложно. Да я и не старался выпячивать свои заслуги. Бог знает и хватит. Я буду доволен, если после меня останутся растворы, и ими смогут пользоваться люди. Для меня  это главное.