В семью — из коррекционного интерната. Истории приемных детей

Общественники призвали к масштабной реформе ПНИ, в которых содержатся более 155 тысяч человек.

Эти люди не получают квалифицированной помощи, их права и свободы систематически нарушаются. В интернатах находятся люди старше 18 лет.

Мы попросили приемных родителей рассказать об их впечатлениях от коррекционных учреждений, а экспертов дать свою оценку ситуации.

Фото из семейного архива Надежды Апполат.

«Интернат, в целом, хороший. Но там живет большое количество детей с разными диагнозами, — вспоминает Надежда Апполат. Она воспитывает Леру, девочка жила в коррекционном интернате в Орловской области. — При этом быт налажен настолько, что дети находятся в тепличных условиях. Они не адаптированы к жизни абсолютно. Персонал неплохой, детьми занимается.

История семьи Надежды Апполат

Нужно понимать, что население городка небольшое, и интернат – это источник работы для жителей. И люди держатся за свои рабочие места. Коллектив достаточно дружелюбный и домашний.

Лера стала домашним ребенком, вступает в стадию переходного возраста. Конечно, осталась гиперактивность и кое-какие страхи из прошлой, интернатовской жизни. Однако в целом могу сказать, что прогресс есть. Чуть меньше месяца назад мы приехали в деревню, и Лера стала активно осваивать социум. Она общается с местными детьми.

В городе не всегда удается создать такую атмосферу, а здесь вместе с младшим сыном она выходить гулять в коляске. Заставляю дочку ходить больше на ходунках в целях реабилитации. Она умеет, но ей не хочется. В конце деревни есть спортивная площадка, и раз в день мы стараемся заниматься».

Фото из семейного архива Яны Вахрушевой.

За своей приемной дочкой Авигеей я полетела в Благовещенск (при поддержке фонда «Измени одну жизнь»), — рассказывает Яна Вахрушева. — Девочка жила в коррекционном интернате.

История семьи Яны Вахрушевой

Помню, что само здание снаружи и внутри произвело на меня ужасное впечатление. Меня, естественно, не пустили в спальные комнаты и на кухню. Но даже судя по состоянию холла, можно было допустить отсутствие ремонта и в остальных помещениях. Там раньше был бассейн, потом он обветшал.

За детьми там, мягко говоря, не очень тщательно следили. Я забрала девочку и в первый же день решила ее помыть, там же в Благовещенске. Авигея переболела ветрянкой и была вся в зеленке.

Так вот, когда мыла, с нее посыпались сухие тараканы. Такая ужасная история.

Что касается, отношения персонала к детям, то я обратила внимания, что нянечки детей там постоянно поторапливают что-либо сделать.

Лариса Казакова, приемная мама Вероники. Девочке 14 лет, она пришла в семью 4 года назад, а до этого жила в коррекционном интернате в Курской области.

Я достаточно хорошо помню первые ощущения: если судить по 10 бальной шкале, то учреждение тянет на 6 баллов. А если Веронику послушать, то интернат и на двойку тянет.

Я даже больше была шокирована не тем, что видела своими глазами, а рассказами Вероники. Она говорила, что еду отнимали, что старшие дети били младших. У ребенка до сих пор энурез (девочка спала на коврике в интернате).

Еще я обратила внимание на невероятный аппетит. Она могла с жадностью наброситься на самую дешевую колбасу. Не было различий в еде.

Но прошло 4 года, и Вероника научилась многому в быту, и в жизни. Она учится, занимается пением, а была ежонком и волчонком. С ней можно поговорить в конце концов. В школе ее хвалят, потому что прогресс налицо.

Фото из семейного архива Антонины Дреминой.

Антонина Дремина растит и воспитывает Настю. Девочке 6 лет, в семье 2 года. Раньше жила в интернате в Тульской области.

«Здание интерната, его внутренне оснащение меня удивило, поскольку я готовилась увидеть разруху и ужас. Он находится в маленьком городке, и на фоне остальных зданий выглядит очень современно. На удивление директор учреждения и медсестра отговаривали меня от идеи взять Настю. По всей видимости, они заинтересованы в том, чтобы дети продолжали оставаться в учреждении.

Мне принесли толстенную медкарту ребенка и сказали, что Настя сильно отстает в развитии. Оказалось, что дело обстоит иначе. Если не принимать во внимание разговор с директором и медсестрой, то остальной персонал произвел на меня положительное впечатление.

Настя живет в семье 2 года, и она сильно изменилась. В первое время всего боялась, вплоть до лифта. Не говоря уже о метро. Она не каталась ни на качелях, ни с горок.

Видимо, детьми там особо не занимались в плане развития. Настя долгое время не могла даже ходить и первое время возили в коляске. Дети мало двигались, в результате чего мышцы становились слабее. Сейчас Настя – веселый, активный, подвижный ребенок».

Фото — Антон Карлинер.

«Ваня жил в Суздале – старинном, ухоженном и красивом городе, -рассказывает Наталья Городиская, она взяла в  семью Ваню. — Интернат полностью соответствовал духу города и располагался в красивом старинном особняке. Персонал не вызвал никакого негатива, приятные люди. Мы посмотрели игровую комнату, никакого отторжения не было. Атмосфера достаточно комфортная.

Конечно, Ваня на встрече был замкнутым, но все равно осталось ощущение, что детьми там занимаются. Руководство предложило взять ребенка сначала на гостевой режим, чтобы понаблюдать его адаптацию в новой семье. То есть нас никто не торопил, никто не отговаривал, подход персонала был ответственным».

Яна Леонова, директор БФ «Измени одну жизнь»:

«Учитывая тот факт, что ПНИ созданы именно государством и именно для людей, нуждающихся в уходе и оказании им социально-медицинских услуг, общество ожидает надлежащего выполнения этих задач со стороны госучреждений.

Закрытость этих учреждений, большие заборы, а иногда и охрана с собаками неизбежно порождают возможность насилия и
безнаказанность внутри.

Очевидно, что контроля со стороны прокуратур и министерств недостаточно, поэтому абсолютно адекватной вижу ситуацию
с осуществлением общественного контроля со стороны НКО. Помимо этого, НКО могут делиться своими наработками и опытом.

По большому счету интернатная система в нынешней ее форме должна перестать существовать. Она противоречит вообще всем нормам человечности- необоснованное применение сильнодействующих препаратов, привязывание к кроватям или батареям, отсутствие грамотного персонала.

Я знаю немало случаев, когда детей лишали естественной возможности расти и развиваться, и реабилитироваться, они теряли драгоценное время только потому, что персонал не был обучен справляться, к примеру, с проявлениями ДЦП или последствиями психологических травм, или педагогической запущенности. Мало кто из этих взрослых, при этом, вообще понимает что такое травма потери для ребенка, что с ней делать».

Ольга Алленова, журналист ИД «Коммерсант»:

«Мне особенно нечего сказать, я все же журналист, а не эксперт. Но в любых учреждениях казарменного типа происходят случаи насилия, потому что казарма не предполагает уважения к человеческой личности.

Казарма — это когда все строем. А кто не хочет строем, будет наказан. Наказывают по-разному: бьют, обзывают, устраивают «темную», насилуют, иногда убивают.

История Разночиновского детского интерната, думаю, всем известна. Там детей купали в кипятке, привязывали к батарее, одну девочку вытащили в окно и изнасиловали. Детей там хоронили даже без табличек. У них отняли детство, личность, имя, память о них.

Изменить эту систему невозможно. Ее можно и нужно только запретить. А вместо нее в нашей стране должна появиться совсем другая система, в которой на первом месте будет профилактика сиротства и работа со всеми группыми «трудных» семей.

А те дети, которые все-таки из семьи уйдут, должны жить в небольших общинных домах на 8-10 человек, так чтобы у каждого ребенка был хоть один близкий взрослый рядом, своя отдельная комната и право выходить из этого дома.

Я видела такие дома в Молдавии, в Великобритании, весь цивилизованный мир давно ушел от детских домов казарменного типа. А наблюдать за соблюдением прав детей и взрослых в интернатах, на мой взгляд, должны общественные организации, волонтеры, журналисты.

Нужна какая-то ассоциация независимая, которая могла бы входить в любое учреждение без предупреждения. Но для этого нужно изменить закон об общественном контроле.

И еще для этого нужна заинтересованность государства. Сейчас ее нет. Чиновники боятся пускать общественников внутрь этого ГУЛАГа, потому что в этой позорной системе нечем гордиться, ее можно только прятать».